"Аратта". Компиляция. Книги 1-7 (СИ)

Зимнее утро выдалось ярким и радостным. В сиянии солнца и свежем, чуть теплом ветерке уже ощущалось дуновение далекой весны. Под стать было и настроение Ширама. Взяв с собой четверых воинов свиты, он поехал прокатиться вокруг крепостной стены Мравца. И теперь, глубоко вдыхая пахнущий оттепелью воздух, Ширам вспоминал то, что произошло на лесной дороге. Засада вендских оборотней; кровожадный седой мертвец — несомненно, он так и не отказался от намерения сожрать его; и главное — Богиня! Думая о ней, Ширам испытывал волнение и трепет, а еще — чувствовал себя польщенным. Не каждый день боги являются, чтобы лично заговорить со смертными!

По правде сказать, явление Матери-Волчицы глубоко потрясло Ширама. «Стало быть, все не случайно, — размышлял он. — В эти края меня привела воля богов, а вовсе не стремление попасть на войну, чтобы ощутить себя хоть кому-то нужным… Верно говорил тогда Хаста: пусть в Накхаране я объявлен мертвым, но жизнь не кончена. Вчера вендская богиня дала мне это понять очень ясно…»

Ширам кинул взгляд на обрубок правой руки и, кажется, впервые не испытал при этом душевной боли.

«Да свершится воля богов!» — с торжественным смирением подумал он.

Хотя богатую часть Мравца в основном сожгли, нижний город остался целым и невредимым. Мравец, лишившийся крепостных стен и палат наместника, по сути, превратился в большую деревню. На чужаков там смотрели с подозрением. Понятно, что отряд из Аратты никого не радовал. Хотя Ширам нарочно приезжал туда вместе с Иленем, собирал народ и объяснял, что никому не желает зла, он понимал, что слов недостаточно. Впрочем, откровенно враждебных взглядов накхи не видели — скорее уж опасливые, недоумевающие. Зачем приехали смуглые чужаки? Тут помнили и ненавидели златоволосых арьев, а эти кто? Ширам знал: местные внимательно следят за каждым их шагом, готовясь в любой миг либо схватиться за оружие, либо удрать в лес…

«Хорошо хоть здешние вожди готовы разговаривать, — раздумывал Ширам. — По крайней мере некоторые из них… Но каков Илень! Со всем соглашался, а потом попытался в ловушку меня заманить… Впрочем, со вторым вождем — как его, Варлыгой? — вроде бы можно иметь дело…»

Посад, где обитали ремесленники, по-прежнему был полон народу, просторная торговая площадь никогда не пустела. Вот и сейчас Ширам издалека увидел большую толпу, обступившую помост, на котором кто-то… играл на гуслях и пел?

Вспомнив о поручении Тулума, Ширам направил коня в сторону площади.

Еще подъезжая, маханвир накхов понял, что ошибся в своих подозрениях. Мравецких жителей развлекал не слепой старец, а совсем молодой мальчишка. Его звонкий и чистый, словно серебряный колокольчик, голос был слышен издалека. Красивый, похожий на переодетую девчонку белоголовый паренек пел что-то жалостное, берущее за душу, — по крайней мере, полная площадь народу слушала его, затаив дыхание. Прокладывая в толпе дорогу к помосту, Ширам невольно обратил внимание, как напряженно слушали дривы. Они едва обращали внимание на теснивших их конников, неохотно расступаясь в стороны.

«Жаль, что я не знаю их языка», — подумал Ширам. Ему поневоле сделалось любопытно — что за песня так захватила внимание зевак?

Он прислушался и вдруг с удивлением отметил, что более-менее понимает. Это был язык ингри, очень схожий с говором простолюдинов Аратты. Здешние жители, видно, тоже владели им. Ширам натянул поводья, остановившись неподалеку от помоста. Да, беловолосый был из племени ингри. Накху даже показалось, что он его прежде видел. Неужели в племени Хирвы? Но ингри никогда прежде так далеко от дома не уходили…

— Айну моя, Айну! Ты не позабыта! — звенел над торжищем завораживающий, сильный и нежный голос.

В толпе рядом с конниками слышались всхлипы. Какие-то румяные девки уже утирали глаза уголками платков. Видно, гусляр оплакивал свои любовные страдания так умело, что они живо отзывались в сердцах слушателей…

Ширам начал благодушно прислушиваться к жалостливой песенке — и вот тут вдруг у него волосы зашевелились на голове. Песня рассказывала вовсе не о любовной тоске! В ней подробно описывалась жестокая расправа, совершенная захватчиками-арьями над беззащитной девицей. И оттого что о злодеяниях пелось нежным голоском, они казались лишь страшнее…

Каждые две последние строки мальчик пропевал дважды, и толпа подхватывала их: дружно, сосредоточенно, на едином вздохе.

— Заклинаю, братья, кровушкой своею! Повстречал арьяльца — убивай злодея! — гремело над площадью.

Ширам с застывшим лицом дослушал песню до конца.

— Маханвир, — донеслось сзади среди шума одобрительных выкриков. — Нам сейчас лучше уйти…

Ширам, не оборачиваясь, тихо приказал:

— Когда парень закончит петь, проследите, куда пойдет. Схватить — и ко мне. Да смотрите, чтоб никто не заметил.

Мальчишка запел новую песню — что-то о проигранной битве, о справедливости богов. Ширам развернул коня и направился прочь, провожаемый уже не настороженными, а откровенно злобными взглядами дривов.

* * *

Пойманного мальчишку притащили уже в темноте.