Арбалетчики в Карфагене

Сам племянник Масиниссы ещё не знал, что находится в мешке, но его самые передовые отряды, уже перевалившие гряду холмов, вот-вот должны этот неприятный факт обнаружить. Ведь кроме конницы в этом деле участвовала и пехота. Не позавидуешь тяжёлой линейной пехоте в строю, лишённой поддержки со стороны других видов войск и окружённой нумидийской конницей. Но здесь дело обстояло с точностью до наоборот. В окружение, тщательно спланированное и подготовленное, угодили на сей раз сами лихие нумидийцы. Арунтий, не мудрствуя лукаво, проделал с ними тот же примерно фокус, что и я, только его замануха была круче — пять «тачанок» с полиболами, да ещё и не простых пароконных, как мои, а четырёхконных — квадриг. А четыре лошади, хоть они и сложны в управлении, требуя высочайшей квалификации от возничего, так зато и тянут колесницу вчетвером, и верховым догнать её весьма проблематично. И хотя у них предупреждающей надписи «Хрен догонишь» сзади нет, нумидийцам пришлось убедиться в этом на деле. А какой был соблазн! Мало того что для нумидийского аристократа и сами-то «пулемёты» представляли собой великолепнейшую добычу, какой не мог похвастать ни один из его предшественников, так ещё ведь и экипажи «тачанок» мой тесть вырядил поголовно в те бронзовые анатомические кирасы — ага, надраенные до зеркального блеска. Раззадоренные сверканием роскошных ништяков и возможностью отличиться перед вождём, а затем ещё и разъярённые гибелью угодивших под обстрел товарищей и сородичей, передовые сотни разбойников ринулись в погоню, а все остальные двинулись за ними следом. Появившаяся с флангов испанская конница, неожиданно богатая лучниками, невзирая на блеск шлемов и фалькат, сама по себе соблазнительной целью не выглядела, но и от ранее выбранной цели преследователей не отделяла, и племянник Масиниссы решил, что оторвётся. Это на близкой дистанции сказываются сила и прыть испанских лошадей, но на дальней важнее вес всадника и его снаряжения, а впереди путь представлялся свободным — равнина, скачи по ней, куда хочешь. А конные иберы пока что и не стремились сблизиться, поддерживая противника в уверенности, что его судьба всё ещё в его собственных руках.

Тут нарисовались мы, а из-за холмов затрубили трубы — захваченные ранее ещё Ганнибалом и перенятые затем карфагенской армией трофейные римские букцины. Это был условленный сигнал для конницы — гнать противника на источник сигнала. Спереди к племяннику Масиниссы уже спешили гонцы от его передовых отрядов, но сзади напирала наша конница, а тут ещё подоспели и три моих «тачанки». Нагнали нас, выехали немного вперёд, лихо развернулись, и кельтибер Бенат снова с упоением завертел рукоятку своего «пулемёта». Следом за ним то же самое сделали два других «пулемётчика», затем к ним присоединился десяток наших конных лучников, а к ним — и лучники соседних отрядов. Решись нумидийский вождь на конную сшибку — скорее всего, спас бы и себя, и не столь уж малую часть своего буйного воинства. Ведь их было более чем вдвое больше нашего, и уж треть-то точно прорвалась бы. Но густой дождь стрел и пуль, блеск мечей и фалькат, а главное — тот панический ужас, распространяемый пригнанными нами соплеменниками, как-то не способствовали принятию такого героического решения. Да и лошади их как-то не горели желанием схлестнуться с крепкими, коренастыми и большеголовыми лошадьми испанцев. А настрой лошадей — он ведь тоже для конницы немаловажен. И вождь сделал ошибку, решив прорываться вперёд. Но это мы знали, что он сделал ошибку, а сам он — ещё нет. Вот перевалит холмы — тогда узнает…

Помимо испанской конницы у Арунтия ведь имелась под рукой и гораздо более многочисленная — втрое примерно — испанская пехота, основной костяк которой составили ветераны Ганнибала. А кроме испанцев были ведь ещё и этруски — как легковооружённые, аналогичные римским гастатам, так и тяжеловооружённые фалангисты, пополненные ещё и освобождёнными рабами-македонянами. Тесть-то ведь купил их в разы побольше моего! Преследуемые нашей конницей, нумидийцы вынеслись прямо на построенную и готовую к бою линейную пехоту, принявшую на свои щиты залп дротиков и перешедшую затем в размеренное наступление. Кольцо между нашими смертоносными клинками и не менее смертоносными копьями пехотинцев неумолимо сжималось, и оставался лишь один узкий коридор, пока ещё, казалось бы, никем не перекрытый. Так оно и показалось племяннику Масиниссы, направившему туда на прорыв все свои силы. Но тут снова затрубили трубы, наша конница поднажала, врубившись в отставших разбойников, испанская и этрусская пехота добавила копьями, загоняя в коридор это визжащее от ужаса стадо, а на выходе из него тем временем вдруг — как чёрт из табакерки — нарисовалась ливо-финикийская пехота одного нашего хорошего знакомого — молодого и перспективного хилиарха Бостара.