Арбалетчики в Карфагене

— Это можно, — согласился наш наниматель. — Если вы займётесь этой задачей — вы должны знать, как эта трава выглядит.

По его знаку раб-слуга вышел и вскоре вернулся с образцами — кроме сухой травы с характерными широкими листьями, были ещё и сухие листья какого-то дерева, похожие на лавровые, только помельче. И если я сам внимательно пригляделся и даже незаметно принюхался к широколиственной траве, то наш испанский мент, как я заметил боковым зрением, больше интереса проявил к древесным листьям.

— Табак? — спросил я его по-русски, имея в виду траву.

— Да, это табак. А вот это — мне почему-то сильно кажется, что кока. Кокаин из неё делают…

— Я в курсе. Но не забывай, мы с тобой видим это впервые в жизни.

Повертев в руках образцы и того, и другого, с видом старательного, но тупого и безучастного запоминания, я перешёл с финикийского на турдетанский, на котором мы и общались с «досточтимым»:

— Трава от моли — это вот это? А это ведь листья от какого-то дерева?

— Да, от моли вот эта трава, а листья для… гм… ну, некоторых других целей. Но их у меня покупает тот же посредник, что и траву, и их дальнейший путь мне тоже будет весьма интересен.

— Мы подумаем над этим, досточтимый. Хайль Тарквинии! — я весело выбросил руку и прищёлкнул подошвами, отчего Васкес едва сдержал смех.

— А почему «хайль»? — не понял Арунтий. — Что это такое?

— Да это наши соседи германцы так своих вождей приветствуют, а мы иногда подражаем им просто ради шутки. Но позволь и мне спросить, досточтимый, и не сочти за дерзость — почему тебя приветствуют по-римски? Я думал, в твоём окружении римлян не очень-то любят.

— Это наше, расенское приветствие. Своего у римлян почти ничего и нет. Сейчас они обезьянничают у греков, а раньше обезьянничали у нас. Вот и этот приветственный жест у нас собезьянничали. Да, мы не любим римлян, но с какой стати мы будем дарить им своё приветствие полностью?

Увлёкшись, наш наниматель выдал нам небольшую лекцию на тему «Этрурия — колыбель Рима, Рим — могила Этрурии», к которой дышал, похоже, весьма неровно, что меня вполне устраивало, потому как требовалось несколько отвлечь его от деловой темы и вполне возможных связанных с ней нежелательных для нас подозрений. Сейчас, в самом начале нашей службы, спалиться для нас было бы катастрофой, так что мы ему внимали, кивали и поддакивали. Закончив и отпуская нас обустраиваться, Арунтий напомнил нам и о необходимости улучшить наш хромающий финикийский и поскорее учить греческий.

— Так ты точно уверен, что это были листья коки? — спросил я нашего испанца по-русски, когда мы уже шли по улице.

— Я ведь изучал наркотики и сырьё для их получения. Этому учат всех наших полицейских. Если это не кока, то что-то очень похожее на неё.

— Ну, если так — тебе виднее. Табак мы с тобой тоже опознали оба. И что у нас в результате получается?

— Получается, Макс, что нас с тобой обоих надо хоть прямо сейчас отправлять в психиатрическую клинику. Вы, русские, любите посмеяться над качеством образования в западных странах. Может быть, не стану с этим спорить. Да и я сам не был в школе таким уж круглым отличником. Я не помню, в каком году появился компас и даже в каком веке Испания стала христианской. Но то, что табак и кока родом из Америки, и что до сеньора Кристобаля Колона им в Старом Свете быть не полагается, знаю даже я!

— Ну, раз знаешь — ты не безнадёжен, — успокоил я его.

— Но откуда? И кто?

— Откуда — нам с тобой никто не скажет. А вот кто — мне сильно кажется, что мы с тобой его знаем.

— Я имею в виду перевозчиков — моряков, а не хозяев…

— Это я понял. Думаю, что это наш старый знакомый Акобал.

— Основания?

— Помнишь, когда мы сплавлялись на его судне вниз по реке из Кордубы? Меня всё время тянуло курить, и я постоянно дымил как паровоз.

— Да, было дело. Меня тоже тянуло сильнее обычного. Хочешь сказать, что на корабле перевозили табак, и он пропах им? Тогда почему не курили матросы?

— А у них нет привычки курить, и их запах табака не дразнит. Я — другое дело, заядлый курильщик как-никак. А ещё вспомни нашу самую первую встречу с Акобалом на берегу моря. Я тогда закурил трубку после еды, и он как-то уж очень заинтересованно разглядывал мою трубку, но старался не показать виду.

— Да, это я тоже заметил. Похоже, ты всё-таки прав, хоть это и представляется невероятным…

— А что тут невероятного? Викинги пересекли Северную Атлантику через три столетия после начала своего мореплавания. А финикийцы уже почти тысячелетие назад — девятьсот лет, если точнее — достигли Гибралтара. Хотя вот прикинь хрен к носу — где та Финикия, а где тот Гибралтар? И после этого за девять столетий Атлантику не пересечь?