Арбат, режимная улица

В магазине – удивительная тишина. Все здесь говорило: это вам не бакалейная лавочка – не деготь и не колесная мазь, а китайский чай, какао и желатин! Только пощелкивала счетами сидящая в клетке старая дева с очками на длинном красном носу, да тихонько сопел Диамантов дядя, убогий еврей в дырявом цилиндре, торжественно бродивший среди бочек. Останавливаясь у какой-либо бочки, он вопросительно глядел на нее и, накручивая бороду на палец, казалось, рассуждал: „Мед в этой бочке действительно мед или только выдает себя за мед, а на самом деле медом не является?" И, запустив палец в бочку, осторожно облизывал его и с покорным видом, – мол, мед так мед, – направлялся к другой бочке. И так, полный сомнений, он переходил от меда к варенью, от варенья к повидлу и если слишком сомневался и пробовал несколько раз кряду из одной и той же бочки, старая дева в клетке, которая, несмотря на то что щелкала на счетах, все время поверх очков следила за ним, до того расстраивалась, что, стукнув счетами, начинала счет сначала. И тогда дядя отходил к следующей бочке с жалкой улыбкой: „Понимаете! Не могу определить!…"

Когда тетка сказала, зачем мы пришли, с лиц приказчиков будто тряпкой стерли умильную улыбку, и они стояли серьезные в своих белых колпаках. Только один дядя, в это время вертевший перед своим носом палец, обмазанный патокой, доброжелательно улыбнулся, да и то неизвестно чему: патоке или мне.

– А если в магазине что-нибудь пропадет? – спросил „Диамант и братья" и важно надулся.

– Да, если что-нибудь пропадет, – вдруг с жаром крикнула из своей клетки старая дева.

И три приказчика, бледнея, прошептали:

– А если что-нибудь пропадет?

Больше всего они боялись за халву.

– Халву ему показывать нельзя, ни в коем случае!

– Особенно шоколадную, особенно миндальную…

– А орехи? Ой, орехи, – вдруг вспомнил „Диамант и братья".

– Изюм! – крикнула из своей клетки старая дева.

– Ты любишь изюм? – спросил дядя, как раз в это время незаметно кинувший в рот несколько изюминок. – Он уж не так изюмист, как о нем говорят…

Три приказчика в острых колпаках, один за другим, тоже высказали свои предположения, причем каждый назвал свое любимое кушанье и оглянулся: цело ли еще это кушанье. И у одного был нос в меду, у другого язык в сметане, у третьего на зубах халва.

– А серебряные колбасы вы забыли? – все не успокаивалась старая дева. – Он их утащит из-за одних серебряных бумажек. А свечки? – И она высунулась из окошка.

– Ну, свечек не сожрет, – сказал дядя, – он не такой бандит.

– А варенье? – ехидно спрашивала старая дева. – Что вы на это скажете?

– Дайте ему только понюхать! – сказал Диамант.

– Не давайте нюхать! – закричали приказчики.

– Зато синьки он уже не тронет, – обрадованно сказал Диамант. – Как вы думаете?

Соль, цикорий – все это отметалось. Даже старая дева не допускала, чтобы я съел цикорий.

Тут она из своей клетки заметила, что я улыбнулся, и сразу закричала, что я сейчас что-то съел: иначе зачем я бы стал улыбаться? И она говорила, что ее вот сейчас в сердце укололо, – ее всегда так колет, когда в магазине что-нибудь съедят.

– Не может быть, чтобы он ничего не съел, – настаивала она, – язык у него красный, видно, что сладко ему было.

– У ребенка всегда такой язык, – уверяла тетка. – У папы его такой язык, у дедушки был такой язык, даже у меня – далекой родственницы – тоже такой язык, у нас у всех такой язык.

Но они не хотели верить и говорили, что не может быть, чтобы язык был такой красный, и что тут что-то такое есть, и они искали, что тут такое есть.

– Где шоколадная бомба?! – вскрикнул вдруг „Диамант и братья", оглянувшись. – Я только что ее видел, разбойник!

– Ой-ой-ой! – завертелась в клетке старая дева. – Он съел бомбу.

– Ой, в ней шоколад, она в серебряной бумаге, – кричали приказчики.

– В ней розовый крем, – сообщил дядя, жующий бомбу: он схватил ее за спиной у всех, пока они рассуждали, какие сорта маринованной селедки я предпочитаю. – Какой бандит! В одну секунду он скушал такую бомбу!

– Ой, скорее, – кричала дева, – вложите ему два пальца в рот, а то он ее проглотит и будет поздно!

– Покажи язык. Больше! – требовал Диамант.

– Поставьте его к окну, – советовал дядя.

– Скажи громко: „А" пусть все увидят, что у тебя во рту, – говорили приказчики.

Они осмотрели мой язык, потом разжали мой кулачок и осмотрели каждый пальчик в отдельности: не липкие ли пальчики, не побывала ли в них шоколадная бомба?

Им уже казалось, что карманы мои полны чернослива и желтослива, и они стояли вокруг меня, чтобы я не мог украсть.

Они смотрели на меня и боялись, как бы я лавровый лист не сожрал, уксус не выпил.

– У нас все в каменных и железных сундуках, под большими замками, за тридцатью тремя запорами, ты не думай! – пугал Диамант.

Гремели орехи в ларях, сверкали на полках рафинадные головы, сладким огнем горела посуда с вареньем. Я дрожал и облизывался.

А они стонали: какой я вор!

– Он хочет работать? – спрашивали нас по дороге и посылали к табачнику, посуднику, конфетчику, собачнику – самым богатым евреям.