Арбатская излучина

Не было этого. А что было? Был техник по цветущим растениям, Костик. Сам очень даже цветущий, но разве только как цветок петуньи или, в крайнем случае, небольшая астра. А не то чтобы пион или там георгин, который красуется, словно гусар в красном ментике. Нет, Костик выглядел приятно, но скромно. И красоваться не мог и не хотел. И взор его никуда не «падал», а совсем робко скользил по рабатке, которую Света выкладывала на бульваре. Вообще-то Костик вовсе не был робким. С чего быть робким видному парню с темными усиками на пухлой губе и голубыми глазами, хоть и не «египетскими» — обыкновенными спокойными глазами русского «добра молодца»! Он и в самом деле был добрым.

Света ввергала его в некий транс. Сидя на собраниях и слушая доклады о выполнении планов зеленых насаждений, он строил собственные завоевательные планы: ему казалось, что покорить сердце Светы можно только какой-нибудь необыкновенной акцией. Он был очень молод и не знал, что любовь сама по себе — необыкновенная акция.

К этому времени груз девичества стал тяготить Свету. Ее подруги повыходили замуж, некоторые успели развестись. Света ни в коей мере не утеряла надежд на режиссера или деятеля, но она улавливала аромат времени и знала, что в качестве молодой женщины будет иметь больший успех. Поскольку Гретхен нынче не в моде, а секс — превыше брачных уз. И Света дала понять Косте, что не требует необыкновенных акций.

Свадьбу праздновали по модным нынче старым обычаям: фата, флердоранж. Они хорошо смотрелись на пепельных волосах невесты. Но Косте было страшно жарко в черном костюме с крахмальной манишкой. Впрочем, он был готов и не на такие жертвы, поскольку стоял на пороге счастья.

Света же сочла перемену в своей жизни столь незначительной, как будто ее и вовсе не было. Она находилась словно бы в состоянии пассажира, повисшего на подножке автобуса, но имеющего надежду войти в него. В этой ее позиции Костя не был лишним, даже напротив. Он был как бы вожатым этого самого автобуса, без которого вагон не тронулся бы с места.

Образ жизни Светы тоже не изменился. По-прежнему любила она посидеть в кафе «Синичка» со своей подругой Нонной, так как высоко ценила женскую дружбу. Нонна была белокурая, пышная. Знакомясь, протягивала красивую сильную руку, говорила, подчеркивая сдвоенное «н»: «Нонна. Мое имя происходит от французского «нон» — что значит «нет», отрицание. Поэтому я такая отрицательная».

Но она вовсе не была такой уж отрицательной, во всяком случае в том смысле, что не так уж часто произносила «нет», декларированное в ее имени. Нонна тоже работала раньше в универмаге, и оттуда началось ее восхождение на орбиту. Дело в том, что на Нонну «упал взгляд» интересного мужчины, подходившего Нонне и необходимого ей, как правый ботинок подходит и необходим левому.

Это был не просто интересный мужчина, а видный «негоциант», как говорила ироничная Нонна. В переводе же на вульгарную прозу — работник Внешторга, специалист по пушному экспорту. Единственный, но существенный его недостаток заключался в том, что он был женат. Дело это, конечно, поправимое, но «негоциант» ничего поправлять не пожелал и потому посещал Нонну еженедельно в ее уютной квартирке, оставленной ей мужем, которого Нонна выгнала, как она говорила, и который еле ноги унес, как он говорил.

Что касается пушного экспорта — здесь все было в порядке, монументально, навечно. Разлука исключалась и просто была бы нелепа, как было бы нелепо правому ботинку разлучаться с левым.

Хотя Нонна была ненамного старше Светы, но, как она говорила, «знала жизнь вдоль и поперек». Света же пребывала еще «вся в иллюзиях». Нонна наставляла подругу, искренне желая ей добра и, может быть, немного завидуя ей, потому что Нонна была все-таки классом ниже в смысле внешности. Но, как твердо знала Нонна, современный мужчина на «голую внешность» не клюет. Теперь мода на интеллектуальных очкарих с хорошо привязанным языком. Чтобы «смотреться» и «вращаться», надо что-то знать, о чем-то слышать, а самое главное — уметь показать, что слышала и знаешь. Нонна честно делилась опытом, она вообще была хорошим другом. И очень одобряла замужество Светы «как первый шаг, не более».

Света с удовольствием оглядела подругу:

— Ты чудно выглядишь, Ноннка! Похорошела смертоносно!

— Смертоносно для кого?

— Ну вероятно, не только для твоего негоцианта…

— А… Видишь ли, дело в том, что я — последовательница Мичурина. Не жду милости от природы. В нашей стране химия на таком уровне… Словом, я тебя познакомлю со своей косметичкой.

Света азартно перебила:

— Смотри, там в углу мужчина видный такой, с усами? Это знаешь кто?

Нонна взглянула прицельно:

— Он был бы ничего, если бы их подрезал. И стрижка — времен Очакова и покоренья Крыма… Кто таков?

— Он у мамы в бригаде. Садовый рабочий. А вообще — полковник.

— С чего бы это? — спросила Нонна без интереса.

— Болен. Вот ему работу такую дали. Чтобы на воздухе.

— Понятно. А тебе он — что?

— Мне? Ничего. Но видишь ли, мама…

— Что? Мама? — Нонна ткнула сигарету в пепельницу и захохотала.