Арбин

Моя жизнь была налажена от и до, от начала новой жизни и до конца. Я знала каждый уголок своего дома и я - любила свой новый постоянный дом. Любила его уют, обожала тепло этого дома, вид на море и маленький закрытый балкончик на втором этаже, куда я выходила утром, чтобы встретить рассвет, и куда я выходила вечером, что проводить еще один уходящий день. А затем возвращалась в дом, на замочек закрывала балкон, все двери и окна, затем уходила в свою спальню и уделяла время сыну, себе и нашему сну. Всего в нашем доме помимо просторной кухни и прочих ответвлений было две спальни: одна наверху, другая внизу - на первом этаже, однако и в одной просторной комнате нам с сыном было комфортно.

Уютно, тепло и комфортно.

В этом городе я знала людей, к которым я могу обратиться за помощью, людей этих было много – и каждого я любила. В первую очередь я всегда могла обратиться к Цесарскому - он часто напоминал мне об этом, но, к счастью, наша с сыном жизнь протекала в благополучии и нам совсем ничего не было нужно. И этому мужчине, Цесарскому, я верила, потому что однажды он спас меня.

Я не задавалась вопросом почему он предал своего друга и продолжает идти с ним нога в ногу в столице. Я никогда не спрашивала Влада почему он до сих пор не раскрыл мое местоположение, да и вообще почему он решил помочь мне сбежать тогда, три года назад. У Ани этого спрашивать не было смысла – она делала все, что скажет Влад, взамен прося безопасность и гарантию того, что Арбинский не узнает о ее предательстве. Она хотела помочь мне, но не в ущерб репутации своего мужа, который занимал высокую и уважаемую должность.

Аня многим для меня рискнула, устраивая побег, но более не вмешивалась. Только с радостью приезжала в наш город, ведь за ней Арбинский не следил так тщательно, как следил за передвижениями своего напарника и товарища - Цесарского.

Влад редко позволял себе приезжать, а когда и приезжал, то не отрывался от сына Арбинского ни на секунду: наблюдал за маленьким Артемом, видя в нем копию Артема старшего, улыбался и играл с малышом. Я наблюдала за ними в своей собственной гостиной. А когда я звала Цесарского за стол обедать, то Влад признавался мне в своем удивлении: я всегда говорю «нашего» сына в отношении Артема. Не мой ребенок, не мой сын, а именно наш с Арбинским.

Наверное, это вызвано тем, что я хочу чувствовать и понимать, что наш ребенок не один, не сирота и даже не на половину, что у него есть и мать, и отец. Я хотела это чувствовать на подсознании, потому что знаю, каково это – расти без родителей. Во всех контекстах я произношу «нашего», к чему Влад не может привыкнуть, зная, сколько боли причинил мне Арбинский. И тогда, за обедом, я не объясняла ему незатейливую причину этой особенности – я молчала в ответ на добрую дружескую улыбку Цесарского. Однако мне кажется, что он все прекрасно понимал и понимает.

Мне хочется, чтобы наш ребенок знал: у него есть оба родителя. Просто по каким-то причинам встреча с одним из них невозможна. Пока невозможна, но их встреча обязательно когда-нибудь состоится, и однажды Влад подсказал, когда это должно случиться:

«- Невозможна по крайней мере до тех пор, пока ты не найдешь себе опору, защитника – законного мужа. Того, кто сможет тебя отстоять.

Я смотрю на Влада, словно на умалишенного. Недавно он вновь приехал к нам в гости.

Влад глубоко вздыхает и мягко отвечает мне:

- Когда-нибудь твой сын спросит о том, где его отец. К тому времени ты должна быть за каменной стеной – то бишь за мужчиной и с кольцом на пальце. Это гарант того, что ты, как девушка и женщина, для Арбинского более недосягаема. Ты будешь лишь матерью его сына и не более.

Я вскинула голову и, тем не менее, ответила:

- Я никогда не захочу видеть рядом с собой мужчину. Никогда, - отрезаю я, не желая больше слушать эти глупости, - не переживай за своего друга, Влад. Я не изверг, чтобы не позволить Арбинскому увидеть собственного сына. Я – не зверь, и условия ставить не буду, как когда-то мне их ставил он. Просто пока мне страшно, ты понимаешь это?

Влад улыбнулся: