– Тогда бери Игоря и – домой. Тебе сейчас одной лучше не оставаться. Он потянулся к телефону. Но Инна удержала руку: – Не стоит. Пусть развлечется с остальными. Их дело молодое. Она встретила недоумевающий взгляд отца и в обычной манере предупредила вопрос:
– У тебя нет оснований волноваться.
Рублев понял, что основания как раз есть. Но задавать вопросы дочери, когда та не желает отвечать, так же рискованно, как прыгать с высоты в воду. Мягкая, ласковая вода. Но неловкий прыжок и – обобьешься.
– Что ж. Я скажу водителю, чтоб тебя отвезли. У меня самого еще кой-какие планы, – Рублев против воли зарделся. – По работе. Но в случае чего сразу звони – подъеду.
17
Иван Васильевич через пустынную приемную зашел в кабинет директора фабрики и остановился в растерянности. Хрупкая женщина в белом платьице, стоя к нему спиной, нагнулась над пустым директорским столом с внешней стороны и пыталась дотянуться до ящика. Длинные волосы свисли вперед, на лицо, приоткрыв шейку. Напрягшаяся ножка на весу подрагивала.
Рублев не сразу сообразил, кто это. А сообразив, зарделся и неловко кашлянул.
Осипян вздрогнула и, кошкой изогнувшись, соскочила со стола.
– Как вы тихо вошли, – пробормотала она, теряясь под его взглядом. Виновато провела вдоль лица, то ли помолодевшего под воздействием косметики, то ли освещенного изнутри сиянием черных глазищ.
– Вы ж сами сказали, что куда-то пойдем. Я подумала…Но если Вы полагаете…
Рублев, не найдя, что ответить, лишь поднял вверх большой палец.
– А не слишком это чересчур? – Манана, увидев произведенное впечатление, кокетливо провела вдоль обтянутой платьицем фигурки. – Я его лет десять не надевала. Узковато. Да и, наверное, уже не по-возрасту. Ну, что Вы все меня разглядываете? Неприлично, да?
Она опустилась на стул. Рублев с перехваченным горлом подсел к ней. – Знаете, говорят, с возрастом люди мудреют. Я, например, думал, что разбираюсь в женщинах, – с озадаченным восхищением он помотал головой. – Так вот, оказывается, – ни в чем не разбираюсь.
С удивившим самого нахальством накрыл рукой ее ладошку.
Осипян сделала движение высвободиться, но ладонь оказалась плотно зажата. А выдергивать ее не хотелось.
– И что ж мы теперь с этим будем делать? – с не слишком удавшейся иронией дрогнувшим голосом произнесла она.
– Если б я знал.
Она покачала головой:
– Вы, кажется, хотели меня куда-то пригласить. Может, съездим в «Метелицу»? Там сегодня поет Понаровская. Мне, по правде, нравится.
– Да, конечно, – согласился Рублев. И тут же виновато сморщился. – Нельзя. В «Метелицу» нельзя. Туда сегодня мои поехали. Отмечать. Да и – в ресторан неоригинально. Что если, как в молодости, в киношку сгонять?! Сейчас такие широкоформатные есть. С поп-корном. Молодежь рвется.
– Рвется, – подтвердила Манана. – Потому и нельзя. Можем на моего сынулю нарваться.
– Дожили! – буркнул Рублев. – Остается только песочница. Они переглянулись и – расхохотались.
18
Шестисотый «Мерседес» пересек Арбат через сплошную линию и требовательно загудел перед шлагбаумом автостоянки, принадлежащей казино «Метелица». Над крышей ярким пятном выделялось подсвеченное полотнище – «Сегодня для гостей казино поет Ирина Понаровская». Шлагбаум поднялся, машина подъехала к бордюру. В ней сидели три весельчака: Игорь Кичуй, Андрей Дерясин и Денис Лобанов. Всем было весело, чертовски весело! Особенно Дерясину. Всю дорогу от банка он безостановочно хохмил, чаще – не слишком удачно, и сам же хохотал, заставляя смеяться остальных. Ликование по поводу спасения банка было всеобщим. То, что прозревали они в мутном неверном тумане, внезапно обрело ясные, надежные контуры. Они не ошиблись. Они выстояли. Они достигли. Они не зря прожили эти тревожные месяцы. И потому любая, не больно-то удачная шутка Дерясина вызывала неумеренно-восторженную реакцию Кичуя. И даже обычно сдержанно-насмешливый Лобанов хохотал от души, – будто шлюзы открыл.
– Но Иван Васильевич-то каков оказался! – восклицал Дерясин. – Непокобелимый наш.
– Да! – важно соглашался Кичуй. – Красавец тестюха. А кто-то утверждал, что он на всю голову отмороженный.
– Был не прав, – охотно каялся Дерясин, подталкивая приятеля в бок. – А Холина! Холина какова! Вот кто крутеж завертел!
– Сильна! – соглашался Кичуй.
– И ты силен! – теперь Дерясину захотелось сказать приятное другу. – Встал насмерть, когда даже Керзон дристанул! И ведь получилось. Выходит, всё просчитал! Вот где голова, два уха! Что скажешь, Дэни?
– Удачно получилось, – соглашался Лобанов.
– Удачно! – разочарованный куцей реакцией, передразнил Дерясин. – Удача откликается тому, кто ее ищет. А мы искали. Да охватить хоть тебя!..
Охватить Лобанова он не успел. Машина остановилась, Андрей выскочил, опрометью кинулся к задней дверце, раскрыл и склонился в низком поклоне перед вылезающим Кичуем:
– Ваше высокоумие, дозвольте…
Кичуй величественно пошевелил пальцами, оперся на подставленную руку.
Он выбрался из машины, а Дерясин уже вновь заворковал, выпуская следом Лобанова.
– Ваша непробиваемость, – он вновь протянул ладонь.