Арчибальд и массы

- Прости, старушка, - смутился Арчибальд, - я как раз собирался в Боттлтон-ист, к этим самым массам.

- Вот что, - сказала Аврелия, - завтра ты придешь ко мне, изобразишь курицу.

- Разве сэр Стаффорд Криппс изображает всяких кур?

- Не придешь - все кончено.

- Ты понимаешь, массы...

- Хватит, - холодно сказала Аврелия. - Кажется, все ясно. Если ты завтра не придешь ко мне, можешь искать другую невесту. Я не капризна, не строптива, но в жизни своей не выйду за городского сумасшедшего.

Однако племянник мой решил, что идти надо. Когда он излагал свои мысли Мидоусу, тот сурово заметил:

- В нашем деле всегда есть жертвы, товарищ.

- Да уж, как не быть, - печально произнес Арчибальд. - Вообще-то лучше бы кто другой... Ну ладно. А вот напиток - вылейте. Бывает время, когда нужно что-то покрепче.

- Скажите, докуда лить, товарищ.

- Главное, поменьше содовой.

Племянник мой, как все Маллинеры, честен и правдив, а потому прямо вам скажет, что Боттлтон-ист его разочаровал. Как-то там весело, скажет он, как-то шумно, что ли. Надеешься увидеть тусклый ад, а тут просто ярмарка какая-то!

Куда ни взгляни, бойкие дамы лихо окликают друг друга. Шустрые кошки снуют среди мусорных баков. Из кабачков раздается музыка. Дети в немыслимом количестве не столько плачут, сколько скачут. Словом, все исключительно похоже на бал в Национальном клубе либералов.

Но Маллинера не проймешь. Племянник мой пришел, чтоб утешить страдальцев, и решил их утешить, хоть бы что. Где-нибудь, думал он, да затаилось голодное дитя. И впрямь, когда он свернул в проулок, там обнаружился мальчик, подкидывавший ногой консервную банку. Лицо его было угрюмо, манера мрачна и сдержанна. Строго говоря, он не плакал; видимо, отдыхал.

В мгновение ока племянник схватил его за руку и втащил в булочную, а там, купив хороший хлеб, сунул ему, сердечно прибавив:

- Хлеб.

Мальчик попятился и стал еще мрачнее.

- Даром, - заверил Арчибальд. - От меня. Я-тебе-дарю. Хлеб. Хороший.

Нежно погладив мальчика по головке, он поспешил уйти, опасаясь благодарности, но через два шага что-то твердое угодило ему прямо в макушку. Подумав о молниях, крышах и взрывах, он заметил, что вблизи, по канаве, катится злосчастный хлеб.

Заметим, что мальчик рассердился. Сперва он подумал, что племянник мой не в себе, но, увидев на полке шоколад, конфеты и жвачку, немного ожил. В конце концов, думал он, конфета - это конфета, кто бы ее ни купил. Дальше вы знаете. Надо ли удивляться, что он обиделся? А в Боттлтон-ист чувство не расходится с делом.

Арчибальд не сдался. Он поднял хлеб и, сверкая взором, кинулся вдогонку. За всю историю лондонского Ист-энда никто еще не творил добро с таким отчаянным рвением. Но - тщетно. Жизнь в бедных кварталах способствует быстроногости. К тому же несчастное дитя лучше знало местность. Наконец оно исчезло во тьме, а запыхавшийся Арчибальд остался стоять, ощущая лишь одно - потребность в прохладительном напитке.

В самом воздухе бара есть что-то такое, усмиряющее смятенные чувства. Могучий запах напитков, гул и гам беззаботных споров о погоде, политике, королевской семье, собачьих бегах, налогах на пиво, ценах на фрукты, боксе и вере исцеляют сокрушенное сердце. Уже входя в "Гусь и огурец", Арчибальд ощутил, что благодушие к нему вернулось.

Неужели, думал он, какой-то противный мальчишка может изменить наше мнение о массах? Скорее всего его не одобряют, если вообще не изгнали из общества. Судить по нему о страдальце п. - точно то же, что судить о фешенебельных кварталах по Кларенсу Гризли, известному под кличкой Отрава.

Нет, массы в порядке. Сердце его снова сжалось от любви к ним, и он решил, что по меньшей мере надо бы их угостить. С этой целью он подошел к стойке, а там, вспоминая вестерны, обратился к человеку в рубашке с засученными рукавами.

- Ставлю всем! - сказал он.

- Чего? - спросил собеседник.

- Пусть назовут напиток!

- Нет, чего он мелет? - огорчился все тот же собеседник.

- Да господи, - немного растерялся племянник, - это же так просто! Я хочу угостить этих страдальцев. Поднесите им, а заплачу я.

- А! - сказал тип с рукавами. - Теперь ясно. Теперь даже очень понятно.

Слух о том, что среди них появился человек-фонтан, произвел приятное впечатление. Приветливость, и так немалая, заметно возросла, и хозяин пира оказался в окружении почитателей. С каждой минутой он лучше думал о массах. Вот, смотрите: в клубе "Трутни" его никто толком не слушал, а здесь просто жить не могли без его советов и мнений. Да, именно в массах нашел он духовных братьев.

Мадам Рекамье поняла его чувства. Эти хозяйки салонов знали, как приятно быть центром блистательного круга. Вполне возможно, что первые полчаса оказались самыми счастливыми, какие у него только были.