Из тёплых лучей солнечного света он ступил в обширное, прохладное, слегка сумрачное помещение белоснежного здания величественной святыни; с непокрытой головой, бесшумным, трепетным шагом он немного приблизился к нефу и там остановился, чувствуя, как каждый нерв его артистического сознания успокаивается, радуется и вновь возвращается, как то бывало во дни его юности, в состояние спокойного восприятия грандиозности сцены.
Одолеваемый ощущением, немного похожим на страх, он стоял неподвижно, облокотившись об одну из древних дубовых скамеек, стараясь успокоить бьющееся сердце; затем постепенно и очень медленно пришло к нему осознание того, что он был здесь не один, – кто-то ещё, кроме него, находился сейчас в храме, кто-то чрезвычайно важный для него!
Под действием внезапного порыва он повернулся направо, к алтарю, где стояла статуя великого святого Христофора, и там заметил стоявшую на коленях в молитве девушку. Руки её были сложены, лицо опущено на них, так что черты её невозможно было различить, но свет из окна падал прямо на непокрытое золото её волос, очерчивая их сверкающим небесным нимбом; а вокруг её стройной набожной фигуры лучи голубоватого и розового сияния искрились широким кругом, как солнечная дорожка на воде прозрачного моря. Она была так спокойна и искренне сосредоточена на молитве!
Внезапно Олвин вздрогнул, словно поражённый электрическим шоком, и подошёл к ней тихим, благоговейным шагом, не спуская глаз с её изящной фигурки. Она была в сером – мягком, шелковистом, подобном голубиным перьям сером платье, которое ниспадало живописными, изящными складками; ещё немного приблизившись, он едва сдержал громкий возглас удивления! Что это за цветы она носила на груди? Такие белоснежные, подобные звёздам, так похожие на райские лилии! Не те ли самые цветы он видел на поле Ардаф?
– Простите меня, – едва слышно прошептал Олвин. – Я думаю… мне кажется, что мы с вами встречались! Могу ли я… смею ли я узнать ваше имя?
Медленно она опустила сложенные ладони, очень медленно подняла голову и улыбнулась ему!
– Моё имя Идрис! – сказала она, и чистый, как колокольчик, звук её голоса зазвенел в воздухе таинственной музыкой.
– Идрис! – повторил он, как драгоценную молитву. – Идрис, моя любовь, моя жизнь! Ты пришла ко мне с небес, или же мне суждено вскоре покинуть эту землю?
– Теос, мой возлюбленный! Я пришла к тебе! – отвечала она. – И я твоя теперь в этой смертной жизни, как и в бессмертной! По собственной воле пришла я сюда, ибо чем чаще и чем сильнее ты молил Бога о спокойствии и счастье для меня, тем скорее и сам приближался к моему естеству! А теперь, о мой поэт, мы будем вместе навеки: на время этой краткой жизни, а после – и в вечности! Дни райского одиночества Идрис – в прошлом, и цель её – не смерть, но любовь!
Руки его сомкнулись вокруг её талии, губы их встретились, и при этом восторженном воссоединении человеческого и ангельского существа зазвучал раскатистый голос, как будто тысячи крыльев разом забились под сводами, отдаваясь эхом под высокими арочными потолками собора, и голос этот, ясный и звучный, провозгласил:
«Кого Бог сочетал, того человек да не разлучает!»
И вновь настала тишина, и солнечный свет ясного утра заструился через витражные окна, играя на кресте на вершине алтаря; молчание и любовь прекрасно сочетаются, когда две души сливаются в одну!
И тогда Идрис нежно высвободилась из его объятий и подняла голову, доверчиво вложив свою руку в его ладонь, и губы её разомкнулись в нежном шёпоте:
– Возьми меня за руку Теос и веди в мир!
Огромные парадные двери собора медленно распахнулись, и по ступеням вниз сошли вместе в лучах славы солнечного света Поэт и Ангел.
– Это и есть город? – спросила она. – Человеческий город, где все работают во имя добра и служат друг другу?
– Увы, нет, моя милая! – отвечал он дрожавшим от нежности голосом. – Нет на этой печальной земле такого города, где люди не работали бы лишь во имя собственной корысти, отчаянно сражаясь друг с другом!
Её вопросительный взгляд потонул в небесном сострадании.
– Идём! – мягко сказала она. – Мы двое, единые в любви и вере, должны поскорее начать наш труд! Тьма сгущается и усиливается над Печальной Звездой, но мы, быть может, с помощью Божьей, сумеем обратить тени в свет!