Арена

А потом пришел март, наступила весна. Побежали ручьи, прилетели птицы, появилась зеленая трава, такая яркая, что почти резала глаз, и солнце — слепило всем глаза, играло с губами и волосами, говоря всем, что они молоды. Дэнми носился со всей оравой мальчишек, волосы его сверкали так, что по всему кварталу разлетались солнечные зайчики, как от разбитого зеркала; он смотрел на весну такими огромными глазами, будто хотел поглотить ее — выпить всю, как жаждущий — бокал воды, но даже всей весны не хватило бы согреть пустоту и звездный мрак его глаз. Однажды он прибежал к сестре Лукреции с первым одуванчиком в руках.

— Что это? — крикнул он в сумрак церкви, в котором сестра Лукреция поправляла свечи и убирала натекший воск. Она увидела его, улыбнулась, вытерла руки, взяла одуванчик и вышла с ним на свет.

— Цветок, — ответила, — одуванчик. Цветок солнца. Неужели ты их никогда не видел?

— Нет, — ответил Дэнми и задумался, сдвинув тонкие черные брови, будто она не про одуванчик сказала, а про судьбы человечества. Ей не понравилась эта складка между бровей, взрослая, усталая, она игриво коснулась одуванчиком его носа. Дэнми чихнул. Монахиня засмеялась.

— Смотри, Дэнми, — сказала она, — у тебя пыльца на носу. Ты влюблен.

В апреле отец Спинелло, глава прихода и приюта, подобрал на рынке маленькую девочку-нищенку, она воровала фрукты, привел ее, упирающуюся, орущую, в приют. Девочку назвали Анной. Сначала она все порывалась убежать, а потом всеобщее обожание примирило ее с приютом. У нее не было никого и ничего, кроме самых голубых и больших на свете глаз и дивного смеха. Когда она смеялась, мир будто трещал, звенел по швам и взрывался смехом сам. А засмеяться ей ничего не стоило. Все мальчишки в приюте были в нее влюблены, не отходили от нее ни на шаг, только Дэнми держался в стороне. Дэнми мог смеяться, смех его был серебром чистой пробы, словно заводили новую музыкальную шкатулку; люди оглядывались, улыбались восторженно на этот смех; но когда смеялась Анна, Дэнми кривил губы и убегал, зажав уши, словно что-то болело у него внутри от ее простого девчачьего смеха, несовершенного, но искреннего, как поделки из дерева. Еще Анна всегда улыбалась — сияюще и ало, и вы будто попадали в цветущий сад. А вот улыбки Дэнми никто никогда не видел.

Анна полюбила Дэнми; когда он пел, она плакала, стоя на коленях; когда он подходил, она умолкала и стихала, словно кто-то гасил в комнате свет; она поняла, что ее смех чем-то неприятен этому странному мальчику, но сдержать улыбки, сияющей и алой, в которой заключалось все ее сердце, не умела. А Дэнми ненавидел ее улыбку и однажды ударил Анну по лицу. На него кинулись все мальчишки, забыв про свой страх перед «ангелом», но их остановил отец Спинелло: «ну-ка, не сметь все на одного», и Анна, вскочив с земли, загородила Дэнми, хрупкая, как стебелек.

— Не трогайте его, не трогайте! — кричала она, размазывая по лицу грязь и кровь.

Дэнми оттолкнул девочку и отца Спинелло, шагнул в толпу — кто тронет, но толпа мальчишек расступилась перед ним. Он плюнул и ушел в улицы.

— Гордец, — прошептал отец Спинелло.

— Дьявол, — кинул кто-то Дэнми в спину из мальчишек…

Была глубокая ночь, когда маленькая Анна проснулась в своей маленькой постели; она спала в комнате с одной молоденькой монахиней, сестрой Лючией, которая называла ее сестренкой, заплетала косички по утрам, на ночь рассказывала кровавые истории про святых, как сказки. В высокое окно смотрела полная луна, такая огромная, будто что-то случилось в космосе и она вот-вот упадет на Землю. Какой-то далекий голос звал девочку, сладкий, манящий, ласковый: «Анна, Анна», — словно покойная мама или будущий возлюбленный. Девочка слезла с кровати на пол, не почувствовав его холода. Очарованная, словно дудочкой, она шла на голос. Голос, лунный свет и тихий смех, шепот, шорохи привели ее по длинным галереям старинного здания, в котором расположился приют, по земле и каменным плитам в церковь. Она поднялась по ступенькам, вошла в сияющий свечами зал.

— Кто здесь? — прошептала, проснулась, поняла, что озябла, что босая, полуголая; где она?

Из темноты колонн появился Дэнми, схватил Анну за тело, зажал рог теплой, пахнущей неведомыми травами ладонью. Ей в ухо он прошептал ее судьбу, и она увидела его улыбку — красивую, красную, похотливую, страшную, упала во мрак его бездонно-черно-синих глаз и разбилась…