Арена

Потом Александрас и Эляна катались на своём автомобиле — Эляна сидела за рулём, Александрас учил её ездить. На голове Эляны был рыцарский шлем с птичьим клювом — для безопасности, Александрас не расставался с фраком, который ему очень полюбился. Катались по узкой просёлочной дороге, прорубленной в сугробах бульдозером и похожей на каньон. Эляна всё время путала тормоз с акселератором, машина мягко тыкалась в сугробы; однажды в конце снежного каньона появился колхозный трактор «Беларусь», который, видимо, регулярно приезжал расчищать дорогу. Увидев железную птичью голову за рулём «Жигулей», водитель трактора обезумел, Эляна забыла про тормоза и шла на таран — в последний момент тракторист «врубил» заднюю передачу и стал улепётывать от наседавших на него «Жигулей». Потом «Жигули» забуксовали в колдобине, Александрас вытолкнул их — и Эляна, округлив от страха глаза, вдруг уехала одна, а Александрас, кляня всех святых, помчался следом, столбенея от ужаса — но всё-таки догнал, плюхнулся на ходу в пассажирское кресло и остановил машину ручным тормозом…

Словом!.. Одним словом, голова могла закружиться от калейдоскопа впечатлений — и она закружилась, Эляна положила её на плечо Александраса и закрыла глаза.

— Что?.. — прошептал Александрас.

— Как хорошо жить… — прошептала Эляна. — ЖИТЬ…

— Хорошо жить хорошо! — пошутил Александрас и поймал её губы, прежде чем она успела возмутиться. Потом он начал стаскивать с неё дубленку, свитер, джинсы. Эляна что-то протестующе замычала, но Александрас нажал на рычаги, кресла опрокинулись и…

…и они исчезли из окон автомобиля. «Пустой» автомобиль стоял на просёлочной дороге посреди огромного снежного поля и чуть заметно — словно старый морской волк трубкой — попыхивал выхлопной трубой.

Они задремали ненадолго — тесно обнявшись, пристегнув две дублёнки друг к другу так, что получился спальный мешок.

Когда Эляна открыла глаза, она увидела лошадь. Седая косматая лошадь смотрела на них через лобовое стекло. Раскосые лошадиные глаза светились пониманием и печалью.

Лошадь была впряжена в розвальни. Позади неё стояли ещё два десятка саней — «Жигули» перегородили выезд из снежного каньона, на просёлке образовалась «пробка».

Два десятка возниц, остолбенев от любопытства, прильнули к стёклам «Жигулей».

— Чёрт побери!.. — только и сказал Александрас.

«Литовская ССР» — возвестил пограничный знак, и они поняли, что до дому рукой подать. Машина мчалась по асфальтовому серпантину.

Прошедший день можно было бы принять за сон, если бы на заднем сидении не стояли исключительно вещественные доказательства его реальности — две разноцветные банки с вареньем.

Мелькали в окне километровые столбы, деревья, железнодорожные станции, мосты. Они летели стремительно: так, словно были засняты для кино с замедленной скоростью, а затем выпущены на обычный экран, отчего случайного зрителя осеняет странное чувство испуга и восторга одновременно: нарушен предел реальной скорости на реальной дороге — и тем не менее всё реально, машина мчится, и мчится навстречу машине мир — зритель видит это, введённый кинотрюком в заблуждение, которого не понимает.

Отчего это было? Оттого ли, что на дороге Минск — Вильнюс лесные деревья слишком близко подступают к обочинам, своим бесконечным мельканием усиливая иллюзию скорости? Или Александрас действительно переходил рамки разумного, ведомый опьяняющим ощущением своего бессмертия, которое посетило его в это утро, неожиданно, как вдохновение?!

Он был удивительно бодр и счастлив в это утро. На правом плече покоилась голова Эляны, в руках была сосредоточена доселе неиспытанная власть над сонмом железных лошадей, покорных и послушных, в окне мелькали один за другим сине-белые щиты «ВИЛЬНЮС — 50 км», «ВИЛЬНЮС — 40 км», «ВИЛЬНЮС — ВО км», предвещая дом и наполнявшие сердца гордостью за содеянное. Он уже видел восхищённые лица друзей, слышал их голоса, полные удивления и восторга этим великолепным тысячекилометровым ночным броском по зимней дороге.

Он улыбался, полный удивительных предчувствий.

Впереди появился самосвал. Он плёлся по дороге с обычной для тяжело гружёных самосвалов ленью. Надрывался на подъёмах. Плевался сизым ядовитым дымом.

Дорога была узкая, обгон не получался, пришлось снизить скорость, пристроиться сзади и так ползти вслед за самосвалом — в дыму и копоти.

Сзади незаметно пристроился панелевоз — и так, на какое-то время неразлучной троицей, они поползли по дороге.

Дорога, ещё утром затянутая льдом, теперь оголилась, середина её, раскатанная бесчисленными колёсами, была свободна ото льда, лёд узкой «береговой» полоской теснился у обочины.

— Идиот… — тихо сказал Александрас. — Кто же так едет — два колеса на льду, два — на асфальте. Или сиди на льду, или на асфальте! Ведь раскрутит машину, разное сцепление под колёсами!

— Что? — спросила Эляна, отрывая от его плеча тёплое разнеженное лицо.

— Идиот, говорю, впереди нас! — повторил Александрас.

— Идиоты почему-то всегда впереди! — пошутила Эляна и вдруг застыла от ужаса.