Арена и кровь: Римские гладиаторы между жизнью и смертью

Одним из первых по этому пути пошел добивавшийся популярности Сулла, который в 93 г. до н. э. выставил на арену Большого Цирка «сотню львов с гривами» (Plin. Hist. Nat. VIII. 53), т. е. самцов. Цирк этот представлял собой огромный ипподром вместимостью 150 тысяч зрителей[8], находившийся в узкой долине между холмами Палатин и Авентин, где обычно происходили конные состязания, но иногда устраивались и другие представления (рис. 4). Выпущенные из клеток звери разбрелись на пространстве длиной 600 м и шириной 150 м, обнесенном высокой железной решеткой, за которой находились трехуровневые зрительские места. Здесь и развернулась затем настоящая охота (Sen. De brev. vitae, 13. 6). Мавретанский царек Бокх прислал для нее специальный отряд охотников из племени гетулов, вооруженных копьями и дротиками. В результате были перебиты все львы, но не обошлось и без человеческих жертв.

Гладиаторские бои к этому времени превратились в само собой разумеющееся развлечение для всех желающих, и, хотя чисто внешне традиция исполнения религиозного долга соблюдалась, в политических целях исполнение завещания относительно погребальных игр могло быть надолго отсрочено. Характерный пример связан с именем Гая Юлия Цезаря, который, дожидаясь должности эдила — магистрата, наблюдавшего за общественными зданиями, храмами, дорогами, рынками и пр., устроил гладиаторские бои в честь покойного отца лишь через двадцать лет после его смерти, в 65 г. до н. э.[9] Зато какое это было великолепное зрелище! Никто до тех пор не выставлял на арену сразу триста двадцать пар гладиаторов, одетых в доспехи из чистого серебра (Plut. Caes. 5). Видимо, большей частью они происходили из принадлежавшей Цезарю гладиаторской школы в Капуе, где одновременно могли обучаться до пяти тысяч человек [10]. Ведь таким образом можно было хоть немного уменьшить астрономические затраты на представление. На самом деле оно могло бы стать еще более грандиозным, но политические противники Цезаря испугались такого количества мастерски владевших оружием людей, и «поэтому было издано постановление, определявшее число гладиаторов, превышать которое никому в Риме не разрешалось» (Suet. Caes. 10. 2). Дополнительной реакцией на это событие стал принятый по предложению Цицерона закон 63 г. до н. э., запрещавший кандидату в магистраты в течение двух лет, предшествующих избранию, «давать гладиаторов» (Cic. in Vat. 15. 37). Впрочем, надо думать, при использовании ряда юридических «лазеек» его обходили часто и умело. Ведь никто не мог запретить частному лицу «дать» игры под предлогом поминок по своему родственнику, особенно если последний включил его в свое завещание.

Рис. 4. Большой Цирк в Риме. Реконструкция

Сам Цицерон относился к устроителям игр весьма критически, если не отрицательно: «Расточительные — это те, кто проматывают свое состояние на пирушки, на раздачу мяса, на бои гладиаторов, на игры и травлю диких зверей — на все то, о чем память они оставят недолгую или вообще не оставят никакой» (Cic. Off. II. 55–57). Он не находил ни малейшего удовольствия в вынужденном созерцании ревущей вокруг арены толпы, иронично отмечая по поводу игр, организованных в честь его старого недруга Квинта Цецилия Метелла: «Я лично думаю, что большего стечения народа, чем то, какое было во время этих гладиаторских боев, не бывает никогда» (Cic. pro Sest. 125). Таким же скептическим было его отношение к схваткам с дикими зверями. Одному из друзей он признавался: «Они были великолепны, никто не отрицает; но что за удовольствие для образованного человека смотреть, как либо слабый человек будет растерзан могучим зверем, либо прекрасный зверь будет пронзен охотничьим копьем?» (Cic. Epist. CXXVII. 2–3).