Арена. Политический детектив. Выпуск 3 (сборник)

Ее лицо выражало сочувствие, растерянность и печаль— ему даже почудилось, будто он прочел мысли Гунхильд с той же отчетливостью, как если бы она произнесла их вслух: «Да ведь они просто подстроили тебе ловушку, идиот ты эдакий! Стоит им заполучить взрывчатку…»

Но всего и Гунхильд не могла знать.

9 часов 53 минуты —10 часов 14 минут

Буту пришлось признать, что усилия его напрасны, хотя в какой-то момент было похоже, что Плаггенмейер поддается на уговоры. Все остальные, бравшие в руки мегафон, — Кемена, Ланкенау, начальник группы ГСГ-9, успевший тем временем прибыть на место, — один за другим отходили в сторону несолоно хлебавши. Их усилия казались мне столь же бесплодными, как если бы кто-то пытался снять судно с мели, опрокинув под его носом пяток ведер воды.

— Четверо мужчин ничего не добились, — подытожил Корцелиус. — Может, одной женщине удастся…

— Где же мать Плаггенмейера?

— Понятия не имею. Может, ее никак не оторвут от очередного дружка…

— Вот оно что?..

— По крайней мере, так говорят.

— Ага. Когда она осталась здесь с коричневым пискуном на руках, все от нее отвернулись, никому она не была нужна, ее обзывали шлюхой. Вот она и стала такой. А кто ее до этого довел? Общество, сограждане, классовая мораль, наконец.

Корцелиус бросил на меня недовольный взгляд. Поскольку я сымитировал тональность, в которой он обычно выражал свое возмущение, Корцелиус счел, что я его вышучиваю. Конечно, беды этого общества часто изображаются в виде набивших оскомину и превратившихся уже в трафарет картин. Эти беды иногда сопровождаются массой пошлости и безвкусицы. Но для хозяев жизни, которые намеренно отвлекают внимание масс от истинных бед и страданий, стало просто-напросто ловким приемом называть их описания в печати всего-навсего шаблоном, трафаретом, клише— и тем самым чем-то неполноценным.

Тут он попал в точку, определенно. Корцелиус вовсе не так ограничен, как некоторые псевдолевые, не говоря уже о моих коллегах по редакции.

Мысль о коллегах прозвучала во мне как сигнал боевой трубы: неважно, что я стал свидетелем этих событий в Брамме случайно, я обязан написать о них в свой иллюстрированный еженедельник. Какая досада, что рядом нет фотографа; но снимки без особых затрат удастся приобрести позже. На Старом кладбище с фотоаппаратами наготове собралось пол-Брамме.

Особенно напрягаться мне незачем. Кто почти двадцать лет проработал в журналистике (считая школьную газету), почти автоматически начинает формулировать свои мысли, прежде чем произойдет событие, о котором ему поручено написать. Непосвященные могут счесть это бессердечием, но ни один врач не прожил бы долгих лет, если бы он со смертью своих пациентов всякий раз погружался бы в глубочайшую депрессию, ни один журналист не дожил бы до седых волос, если бы после каждой авиакатастрофы или резни его укладывали бы в постель в предынфарктном состоянии.

И вот, стоя в этот утренний час во дворе гимназии в Брамме, я начал мысленно формулировать основные положения своей статьи.

КРОВАВАЯ ДРАМА В ГИМНАЗИИ

ДВАДЦАТИДВУХЛЕТНИЙ ПОДСОБНЫЙ РАБОЧИЙ

ВЗРЫВАЕТ СЕБЯ

И ДВАДЦАТЬ ТРИ ВЫПУСКНИКА

ГИМНАЗИИ

Утром они шли в гимназию с легкой душой, хихикали и смеялись во все горло — до больших каникул осталось меньше трех недель. Конечно, у каждого есть свои проблемы, но о них легко забыть, когда тебе девятнадцать, когда ты влюблен, когда через несколько дней ты сможешь повидать белый свет, когда скоро в твоих руках захрустит свидетельство об окончании гимназии и ты вот-вот станешь студентом, если ты живешь в городе, где пока еще царит полный порядок и где ты в будущем получишь по наследству от отца врачебную практику или фирму. Выпускники Брамме в лучшем положении, чем их сверстники в Берлине, Мюнхене или Гамбурге, ибо их мир обозрим, как футбольное поле, а отнюдь не является лабиринтом. И чтобы завершить картину в идиллических тонах, скажу еще, что стены их класса свежевыкрашены, светло-зеленая краска радует глаз. В окна класса заглядывает солнце.

Так было в 8 часов 02 минуты.