На него вдруг словно озарение снизошло, он понял, что явился в этот класс, не имея, в сущности, никакого плана действий. Была идея заставить убийцу Коринны признаться, угрожая в противном случае взорвать весь класс, но и только. Всего его хитроумия хватило лишь на то, чтобы снять псе деньги со сберкнижки, продать свой приемник и часы, книги, оставленные у него Коринной, и на вырученные деньги купить в Гамбурге пистолет. Что из химпрепаратов требовалось подкупить для двух бомб-самоделок, подсказал ему один парень, с которым они вместе сидели в тюрьме для несовершеннолетних, тот был просто помешан на взрывчатке.
Он настолько закрутился со всем этим, что на то, чтобы разработать мало-мальски сносную тактику для достижения цели — не говоря уже о возможных вариантах и отклонениях, — У него просто не осталось времени. Он рассуждал так: «Иди в гимназию, захвати класс, а потом уже дави на Блеквеля и Карпано как угодно…»
А вот как он представлял себе последующие события. На дворе гимназии появляются обломки памятника бургомистру. Сам он сидит в классе, держит руку на взрывателе и предъявляет свои требования. Люди выстраиваются перед ним, как команды на футбольном поле. В первом ряду Кемена, Бут и Ланкенау. Затем появляются Блеквель с Карпано, между ними начинается перепалка. Один обвиняет другого. А родители, трепещущие от страха за своих наследников, кричат: пусть, мол, убийца признается наконец, не то они линчуют обоих. У одного все-таки нервы не выдерживают, и он признается в содеянном. К нему подходит Кемена с наручниками в руках: «Именем закона — вы арестованы!» И все, точка. Да, еще вот что: «Я поздравляю вас, господин Плаггенмейер — вы раскрыли самое сложное преступление из всех случившихся в Брамме. Убытки, которые вы понесли, будут возмещены, мы отнесем их на наш счет…» — это опять-таки Кемена.
Таков был замысел.
Но уже в самом начале он допустил первую ошибку, когда, повинуясь необъяснимому порыву, последовал в класс за доктором Ентчуреком, не сообразив, что в этом классе учится Гунхильд — ее присутствие все осложнило.
И вот теперь ему сообщают, что погиб Блеквель.
Ассоциация, мгновенно возникшая в его представлении, была достаточно образной: огромная пирамида консервных банок в супермаркете, кто-то вытащил из-под низу одну-единственную банку, и вся громада рухнула… Вот так же со смертью Блеквеля рухнул его план. Нажали на кнопку — и телеэкран погас. НАЖАТЬ НА КНОПКУ?
Как же быть?.. Собственная нерешительность причинила ему чисто физическую боль, его будто плетью отстегали.
Так что же? Сдаться? И что тогда?
Если он отшвырнет сейчас пистолет и взрыватель, поднимет руки и позволит себя арестовать, ему предстоят долгие годы страданий: следствие, суд, каторжная тюрьма. Он снова превратится в червя, которого каждому дозволено растоптать… Нет!
Пока он не сдался, он король и он же заказывает музыку. Что по сравнению с ним какой-то генеральный директор фирмы, который, нажимая на кнопку, спускает со стапелей огромный танкер? Нажав на кнопку, он может уничтожить целый мир, пусть и крохотный… Впервые в жизни у него в руках власть, и эту власть он намерен удерживать как можно дольше.
Поэтому его последующие действия были абсолютно логичны.
— Я не верю, что Блеквель мертв! — крикнул он в окно. — Вы просто ловушку мне подстроили… Я требую, чтобы Блеквель и Карпано явились сюда, во двор гимназии… — Он сам удивился, до чего легко находились нужные слова. — Я требую признания вины. И еще я требую неопровержимых доказательств, чтобы потом какой-нибудь законник-ловкач не смог ничего переиначить!
Мысль потребовать наряду с признанием неопровержимых доказательств воодушевила его, подействовала опьяняюще:
— Это ультиматум! Даю вам еще полчаса времени.
Сейчас он был доволен собой, а это приятное чувство.
Хакбарт мучительно искал выход. Всякий раз, попадая в подобное положение — например, когда доктор Ентчурек задавал ему один из своих каверзных вопросов: 5А кто столь активно способствовал Поли-крату Самосскому установить тиранию?» — он начинал чувствовать жжение в левой стороне груди и одновременно у него как бы отнимались конечности. К этому следует приплюсовать острую головную боль, напоминающую мигрень… Его отец, стоматолог, поставил неутешительный диагноз: «Явная заторможенность психики». А Вибке, сестрица, еще подначивала: «Что касается быстроты реакции, то она у него медленная…»