Арена заблудших

Возвращаясь обратно к себе, Кристина напряженно размышляла. Но не о том, почему она вдруг начала видеть ауры людей и предметов; мозг сам поместил случившееся в категорию необъяснимого и аккуратно поставил на ту же дальнюю полочку, что и все остальное, связанное с этим странным цирком. Этакое «может, когда-то и узнаю, а до той поры бессмысленно терзать себя вопросами».

Размышляла же Кристина над тем, что ей удалось услышать: другие цирки, какие-то гончие, шпионы, охотники и Изначальный цирк. Что же это за мир такой, в который она попала? Вроде смотришь – все то же самое, что и всегда: те же города, те же дороги и машины, те же люди… А мир – другой. Незаметно вплелся в привычную реальность и сосуществует с ней одновременно и параллельно. Так близко, совсем рядом! И в то же время так далеко – не пересечь!

Вернувшись в свой трейлер, Кристина молча уселась на кровать и уставилась в окно, на безлюдный пейзаж. Вскоре автокараван тронулся и быстро покатил дальше. Леса сменялись полями, поля – лесами. Трасса оставалась неестественно пустой, ни единой машины. Под мерное укачивание начинало всерьез казаться, что привычный мир исчез, что нет больше городов и поселков, нет людей, а остался только их цирк – один на целом свете…

Кристина настолько глубоко погрузилась в странное состояние между бодрствованием и наваждением, что совершенно потеряла счет времени и даже не сразу услышала вопрос Джады:

– Так понимаю, с воздушной гимнастикой не срослось?

– И не только с ней, – ответила Кристина, хотя прекрасно понимала, что Джаду интересует вовсе не ее судьба в цирке, а то, будет ли она выступать с Мануэлем.

Так и хотелось сказать: «Да не нужен мне он сто лет, успокойся уже!» – и раз и навсегда погасить этот источник неприязни Джады, но увы, Кристина не была уверена, что у нее получится сказать это достаточно убедительно. Она опасалась, что ее невольная симпатия, словно своенравный кот, вырвется из-под контроля, и тогда скрыть ее уже не будет никакой возможности.

От прищуренных русалочьих глаз разило Арктикой; Джада ждала продолжения. Кристина, в свою очередь, продолжать не собиралась. Оправдываться – тем более; она не сделала ничего такого, что требовало бы извинений и оправданий. К тому же оправдывающийся сразу ставит себя в заведомо проигрышное положение.

– Мне интересно, – наконец заговорила Джада, – что ты такое сказала или сделала, чтобы так зацепить Мануэля? Тут все как только ни старались, что только ни пробовали – а ему хоть бы хны! И вот появляешься ты – и он сам к тебе подходит. Первый!

«Завидуешь?» – так и хотелось сказать Кристине, но она знала, что это только сильнее разожжет конфликт.

– Да ничего я не делала, – вместо этого совершенно искренне ответила она.

– Я бы еще поняла, будь ты какой-то красавицей, – не унималась Джада. – Или было бы в тебе вообще хоть что-то этакое, цепляющее… Но ведь ничего! Ничего, что могло бы его привлечь! Обычная серая мышь.

Кристина внутренне ощетинилась. Интересно, в Джаде говорит неразделенная любовь или самолюбие, уязвленное тем, что выбрали кого-то другого, а не ее? Впрочем, неважно! Важно то, что раз в ход пошли уже не завуалированные, а совершенно открытые оскорбления, то, считай, война, пусть и не объявленная, началась. А значит, надо сразу давать отпор, а не молчать, как Кристина постоянно делала это в школе, надеясь, что так конфликт быстрее сам себя исчерпает. На деле же выходило наоборот: чем больше она терпела, тем хуже становились нападки.

– Ну, значит, что-то да зацепило. Что-то, чего не нашлось в такой красивой и интересной тебе, – резко ответила Кристина.

Русалочьи глаза Джады полыхнули яростью, а Кристина, несмотря на разворачивающийся конфликт, вдруг испытала совершенно новое, прежде незнакомое ей чувство – и получила от него колоссальное удовольствие, пусть и с примесью вины за то, как это низко с ее стороны: торжество. Значит, вот как оно бывает, когда у тебя отношения с парнем, о котором мечтают все остальные! И когда ты не боишься отвечать ударом на удар…

След ожога на ладони стремительно налился жаром, очертания предметов расплылись разноцветными аурами, внутренности фургона размылись, исчезли Себа с Кьярой и Риона, осталась только Джада. Только сейчас она была совсем маленькой, лет десяти-одиннадцати, в блестящем костюме гимнастки, с не по возрасту ярким макияжем, волосами, забранными в гульку на затылке, с серебряной медалью на шее – и намеком на слезы в русалочьих глазах. Двое взрослых рядом с ней обнимали и поздравляли девочку чуть помладше.

– Какая молодец! Золотая медаль! И с таким отрывом! – восклицала женщина.

– А какое выступление! – вторил ей мужчина. – Дочка, ты у нас лучшая! Будущая олимпийская чемпионка, я тебе точно говорю!

Бурные восторги чуть поутихли, и вот в какой-то момент женщина бросила взгляд через плечо и увидела Джаду, которая стояла совсем рядом и смотрела на них просящим взглядом.

– И твоя сестра тоже молодец, – куда сдержаннее сказала женщина и небрежно потрепала Джаду по голове. – До тебя ей, конечно, не дотянуться, но для среднего уровня сойдет.