Ареопагитика

Обыкновенно указывают, однако, на проистекающий отсюда троякого рода вред. Во-первых, боятся распространения заразы. Но в таком случае следует устранить из мира всю человеческую ученость и споры по религиозным вопросам, более того — самую Библию, так как она часто рассказывает о богохульстве без деликатности, описывает плотские похоти нечестивых людей не без привлекательности, повествует, как самые благочестивые люди страстно ропщут на Провидение, прибегая ко всем доводам Эпикура; по поводу же других большой важности спорных мест, дает для обыкновенного читателя сомнительные и темные ответы. Спросите также талмудиста, почему Моисей и все пророки не могут убедить его изречь написанное в тексте «Хетив»[21], и чем это повредило бы пристойности, когда он скромно ставит на полях свое «Кери». Именно эти причины, как мы все знаем, и побудили папистов поставить самую Библию на первое место среди запрещенных книг. Но в таком случае нужно затем уничтожить все сочинения древних отцов церкви, как, например, сочинения Климента Александрийского или введение Евсевия, которое при помощи целого ряда языческих непристойностей подготовляет наш слух к восприятию Евангелия. Кому не известно также, что Ириней, Епифаний, Иероним и другие не столько категорически опровергают ереси, сколько делают их известными, часто принимая при этом за ересь истинное мнение!

Нельзя также по поводу этих авторов и всех наиболее зловредных — если только их следует считать таковыми — языческих писателей, с которыми связана жизнь человеческого знания, успокаивать себя тем, что они писали на неизвестном языке, раз, как мы знаем, языки эти известны также худшим из людей, в высшей степени искусно и усердно прививавшим высосанный ими яд прежде всего при дворах государей, знакомя их с утонченнейшими наслаждениями и возбуждениями греха. Так, быть может, поступал Петроний, которого Нерон называл своим арбитром, начальником своих пиршеств, а равным образом известный развратник из Ареццо[22], столь грозный и вместе с тем столь приятный итальянским царедворцам.

Ради потомства я уже не называю имени человека, которого Генрих VIII в веселые минуты величал своим адским викарием[23]. Таким сокращенным путем вся возможная зараза от иностранных книг проникнет к народу гораздо скорее и легче, чем можно совершить путешествие в Индию — поедем ли мы туда с севера Китая на восток или из Канады на запад — как бы сильно наша испанская цензура ни давила английскую печать.

С другой стороны, зараза от книг, посвященных религиозным спорам, более рискованна и опасна для людей ученых, чем невежественных, — и, тем не менее, эти книги должно выпускать не тронутыми рукой цензора. Трудно привести пример, когда бы невежественный человек был совращен хоть одной папистской книгой на английском языке без восхваления ее и разъяснения каким-нибудь духовным лицом католической церкви; и действительно, все такие сочинения, истинны они или ложны, непонятны без руководителя, как были бы непонятны евнуху пророчества Исайи. А сколько наших священников были совращены изучением толкований иезуитов и сорбонистов, и как быстро они могли бы совратить этим народ, это мы знаем из нашего недавнего и печального опыта. Сказанного не следует забывать, так как остроумный и ясно мыслящий Арминий[24] был совращен всего лишь чтением одного написанного в Дельфте анонимного рассуждения, взятого им в руки сначала для опровержения.

Таким образом, принимая во внимание, что эти книги и весьма многие из тех, которые всего более способны заразить жизнь и науку, нельзя запрещать без вреда для знания и основательности диспутов; что подобные книги всего более и всего скорее уловляют людей ученых, через которых всякая ересь и безнравственность могут быстро проникнуть и в народ; что дурные обычаи можно узнать тысячью других способов, с которыми нельзя бороться, и что дурные учения не могут распространяться посредством книг без помощи учителей, имеющих возможность делать это и помимо книг, а, следовательно, беспрепятственно, — я никак не в состоянии понять, каким образом такое хитроумное установление, как цензура, может быть исключено из числа пустых и бесплодных предприятий. Человек веселый не удержится, чтобы не сравнить ее с подвигом того доблестного мужа, который хотел поймать ворон, закрыв ворота своего парка.