Арест Сталина, или Заговор военных в июне 1941 г.

Все это выглядит, как полное сборище каких-то, недоумков, а не государственных мужей. «Принять посла было поручено В. М. Молотову», — читаем у Жукова. А что, кто-нибудь другой у нас занимался дипломатической деятельностью, а в данный момент почему-то решили поручить это дело Вячеславу Михайловичу? Это была его прямая обязанность как наркома иностранных дел, а не поручение ему, как мальчику на побегушках. Для чего все собрались в Кремле? Выразить свою позицию по инциденту на границе и в сформулированном виде передать через Молотова послу Германии. А по Жукову, военные так и бряцали шпорами: грозились порвать на части ступившего на нашу землю врага. Словом, даешь войну! Тут и Молотов почему-то очень уж быстро возвратился, — не совсем понятно, где же он принимал посла Шуленбурга. Ведь была же, вроде, договоренность со Сталиным, чтобы «поводить за нос» немецкого посла. Принять от него дипломатическую ноту только после начала военных действий на границе. Но это не означало бездействовать в военном отношении, т.е. не оказывать немцам никакого сопротивления. Одно другому не мешает.

Вообще, с нашими архивистами-документалиста-ми не соскучишься. В различных сборниках документов приводятся тексты телеграмм, которыми обменивались германский МИД и посол Шуленбург в Советском Союзе. Во всех телеграммах указывается время приема и передачи. Кроме, разумеется, одной, столь важной телеграммы руководства МИДа послу Шуленбургу от 21 июня 1941 года. Догадайтесь, дескать, сами, когда была отправлена телеграмма и когда получена. А почему? Чтобы не нарушить хронологию рассказа Жукова, или по каким другим причинам?

«Германское правительство объявило нам войну», — такими были, по Жукову, слова Молотова после свидания с немецким послом. После таких слов «И. В. Сталин молча опустился на стул и глубоко задумался». При внимательном чтении данного текста в мемуарах Жукова можно заметить, что Сталин даже не вставал со своего места. В раннем издании Сталин просто «опустился на стул». Немцы уже рвут в клочья скромные по военным меркам пограничные части, дубасят передовые воинские части Красной Армии, а Сталин, каким его рисует

Жуков, «глубоко задумался». Хорошо, что еще не заснул, а то ведь Жуков ранним утром поднял его с постели.

Вот так нам преподносит начало войны с Германией Георгий Константинович. Он еще хочет попасть в русло того сценария, о котором мы говорили выше, поэтому «оживляет» Сталина и одновременно «выдирает» фразу из мобилизационных пакетов командующих округов, вкладывая ее в уста Иосифа Виссарионовича: «Но чтобы наши войска, за исключением авиации, нигде пока не нарушали немецкую границу».

Чтобы Сталин не выглядел все же полным идиотом, писатель В. Жухрай, упомянутый выше, настаивает на своей версии, что Сталин «вопреки строжайшему запрету врача» поехал в Кремль. Этим, видимо, и объясняется вся несуразность Сталина в принятии политических решений.

«Около 13 часов 22 июня 1941 года больной Сталин, у которого температура по-прежнему держалась за сорок, временами впадавший в полузабытье, все еще был в своем кремлевском кабинете. Выступать по радио с обращением к советскому народу в таком состоянии он, понятно, не мог. Поэтому еще утром было принято решение, что в 12 часов 22 июня 1941 года с таким обращением к советскому народу выступит Молотов. Пересиливая недомогание, Сталин пытался решать ряд важнейших и неотложных вопросов, связанных с обороной страны... Лишь вечером 22 июня 1941 года Сталин возвратился в Волынское. Каких сил потребовалось от него, чтобы выдержать прошедшую ночь и день, — никто никогда не узнает. Однако никто не догадался о подлинном состоянии Сталина. Даже проницательный Жуков».

Ну, Жукову простительно — он же не общался с профессором Преображенским, поэтому так и оставался в неведении о состоянии Сталина, вплоть до издания своих мемуаров. Если бы знал, что Сталин временами впадал в полузабытье, то, может быть, сам утвердил бы документ о Ставке?

А как же Жуков объясняет читателю такое «странное» поведение Сталина в Кремле? В первом издании ничего об этом сказано не было, в дальнейшем редактора подправили «Жукова», видимо, проконсультировались с врачами из «Кремлевки»:

«Говорят, что в первую неделю войны И. В. Сталин якобы так растерялся, что не мог даже выступить по радио с речью и поручил свое выступление В. М. Молотову. Это не соответствует действительности. Конечно, в первые часы И. В. Сталин был растерян. Но вскоре он вошел в норму и работал с большой энергией, правда, проявляя излишнюю нервозность, нередко выводившую нас из рабочего состояния».