Читаем Арест Золотарева полностью

Арест Золотарева

Отряд красноармейцев объезжает ближайшие от Знаменки села, вылавливая участников белогвардейского мятежа. Случайно попавшая в руки командира отряда Головина записка, указывает место, где скрывается Степан Золотарев, известный своей жестокостью главарь белых…

Владимир Николаевич Владко

Историческая проза18+
<p>Вл. ЕРЕМЧЕНКО (Владко)</p><p>Арест Золотарева</p><p>(Отрывок из повести «Каратели»)<a l:href="#n_1" type="note">[1]</a></p>

Лиловый туман весеннего рассвета сопровождал отряд от Знаменки верст пять. Потом туман начал редеть, таять; его пронизывали горячие солнечные брызги. И, наконец, тумана не стало; справа показался далекий горизонт, наступило яркое утро.

Горизонт был очень далек, отряд отделяло от него сначала поле, — ровное и сияющее под солнечными лучам; потом начинались кусты, переходившие затем в низкорослый лесок. И лишь за леском поднимались вверх снежные холмы, волнистой своей линией подчеркивавшие синеву неба.

Командир отряда, рыжеусый Головин, поднял людей до рассвета. По новым сведениям в Землище пряталось до десятка сбежавших главарей мятежа. Отряд должен был выловить их; инструкция "карателей" была строга и прямолинейна.

На пятнадцатой версте Головин дал коням и людям передохнуть: дорога была тяжела, лошади грузли в подталом снегу. Отряд спешился; конопатый Митричев подошел вскоре к Головину испросить разрешение выпустить пару шмелей в видневшийся близ кустов кирпичный столб у колодца:

— Заспорили мы, товарищ Головин, отскокнет пуля, али застрянет. Я говорю — отскокнет…

Разрешение было дано. Митричев приложился, выстрелил. Пуля отскочила, взрыхлив снег. Митричев весело ругнулся, приложился во второй раз. Но веселый парень Курчавка, подмигнув ребятам, толкнул руку Митричева. Пуля пошла влево — и зарылась в снег близ кустов. Сверкающая пыль взметнулась в воздухе.

— Это какая же подлюка… — начал было Митричев гневным голосом, но остановился и медлительно начал приподнимать снова винтовку. Все головы повернулись вправо.

Вдали, где зарылась в снег вторая пуля, из-за кустов выскочил человек и, пригибаясь, побежал к лесу. Нога человека вязли в глубоком снегу, он бежал прыжками.

Головин издали крикнул:

— Зря не бей человека, Митричев!

Митричев промолчал, но поднял дуло вверх и выстрелил в небо. Это означало на всех языках "стой!". Человек продолжал бежать, не оглядываясь. Митричев выстрелил в воздух еще раз. Человек все бежал.

Тогда дуло винтовки медленно качнулось, остановилось, направленное вниз, — и осторожно и настойчиво начало подниматься, нащупывая мушкой бегущую фигуру. Курчавка безнадежно махнул рукой:

— Аминь!

Рука Митричева была метка.

Выстрел сухо дернул воздух — и в тот же миг человек подпрыгнул, свалился на снег и остался лежать неподвижным черным пятном.

Командир Головин коротко приказал Митричеву и Курчавке:

— Марш, обыскать!

И когда два бойца, держа винтовки наготове, направились к неподвижному человеку на снегу, Головин сумрачно проговорил:

— Той человек дрефуном был. Пули испугался, побежал. Сидел бы за кустом — живым был. Кто его видел? Однако, поймал смерть.

Посланцы скоро вернулись и принесли с собой сапог убитого, с разрезанным голенищем. Отодранная опытной рукой Митричева подошва открывала выемку в стельке. Вынутая из этой выемки записка заставила Головина нахмурить брони и зашевелить рыжими усами.

Записка была адресована Степану Золотареву, в Уколово, раскинувшееся за холмами. Имя Золотарева, одного из главных вожаков мятежа, славилось зверствами. Золотарев собственноручно зарезал председателя исполкома: это он ввел в уезде ставшее затем обычным вырезывание ремней из спин пойманных коммунистов.

Золотарев после мятежа скрылся бесследно. Записка содержала в себе совет спрятать оружие и ждать вместе с ребятами.

Головин молчал и топорщил усы; на его лоб набегала суровая морщина. Уколово лежало в стороне, путь отряда шел мимо. Но Головин сказал:

— Такого гада, товарищи, нельзя обойти. Мы в Землище будем гадов уничтожать, товарищи красные армейцы, а они в Уколове нам могилу роют? Поэтому, товарищи, приказываю десяти охотникам, каковым поймать того гада с оружием и евонных ребят и привезти таковых в Землище ко мне к вечеру. Понятно?

Солнце поднималось выше и выше, снег на дороге, мокрый и вязкий, сильно мучил лошадей. Но дорога на Уколово оказалась твердой, — и у перекрестка десять бойцов отделились от отряда и на рысях пошли к холмам. Головин, не оглядываясь, продолжал ехать впереди отряда; его голова в косматой папахе с красной лентой опустилась ниже, командир что то обдумывал. Отряд двигался за ним молча: впереди ждала работа.

* * *

Уколово было тихо и пустынно. Митричев, отправившийся с охотниками, отыскал председателя совета, и, внушительно глядя на него, рассказал о цели приезда. Через несколько минут красноармейцы разделились на две части: пять лошадей направились к дому Золотарева по улице, пять зашли с огородов.

Митричев с четырмя красноармейцами подъехал к дому с улицы. Сквозь окна заметно было, как в доме забегали, хлопнула дверь во двор. Но в это время с огорода уже въезжала вторая пятерка. Митричев спешился и вошел во двор вместе с красноармейцами.

— Какой тут есть Степан Золотарев? — спросил он у старика, стоявшего на крыльце.

— Сын мой. Степаном зовут… В хате, больной.

— А ну, где он болеет, покажь!

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза