Арго. Заря мечей (СИ)

— Ну ты еще покричи об этом. Ничего, скоро привыкнешь, масла перебьют запах животины.

Ацелас кивнул и увидел, как существо, походившее на медведя, подошло к ним. Бежевый балахон покрывал лицо и все тело, оставляя лишь лапы. На такого здоровяка, видимо, приходилось тратить в четыре раза больше ткани, чем на эльфа. Лапы его не были медвежьими, но и человеческими. Большие, когтистые, заросшие шерстью, но, все же, когда-то бывшие эльфийскими или людскими. Рост его был, на взгляд, около двух с половиной метров. Для медведя, конечно, он был маловат, но для эльфа просто огромен.

Медведь скинул капюшон, и в глаза бросились неестественные, длинные и острые уши, вместо маленьких эльфийских. Значит, все-таки, с Цвейта.

— Оберон! — с улыбкой сказал Левален, выставив вбок единственную руку. Было видно, что сейчас один из тех немногих моментов, когда ему стало неудобно за свою инвалидность.

Оберон не обнял эльфа, а, с испугом проговорил:

— Левален?

Его голос отозвался в ушах подобно грому. Оберон будто бы рычал и говорил одновременно. При этом звук был таким громким, что с перепугу Ацелас подумал, что начался гром. Несмотря на моментный страх, принц услышал доброту в пугающем голосе.

— Что с рукой? — спросил Оберон, неуклюже обняв Левалена. Положив огромную голову ему на плечо, он заметил и отсутствие уха.

— Что ж тебя так потрепало, скажешь? — гремел Оберон, смотря черными глазами-точками.

— Горгулья, — коротко ответил Левален. — Слышали здесь, что в Оплоте происходит?

— А как же! Слышали, слышали. Мой брат и дядька, должно быть, им зададут, как дух переведут!

Левален посмотрел на Ацеласа, ища поддержки, но нашел в его глазах сплошное непонимание. Закатив глаза, он объяснил принцу:

— Оберон – младший сын Густа Фолдера. Хоргови Фолдер, соответственно, его дядька, а Тардилл – брат.

— Стало быть, так! — улыбался огромным медвежьим ртом Оберон.

— Насчет твоих дяди и брата… — начал принц, но Левален перебил:

— Чуть позже, Ацелас. Сейчас Оберон нас отведет в покои для особо уважаемых гостей. Вы ведь приготовили место для сына Истлара?

Оберон, забыв тут же о своих родственниках, поднял весомые медвежьи брови:

— О! Это ты! Да, да, конечно! Подёмте! — исковеркал медведь слово, не справившись медвежьей челюстью со словами на общем наречьи.

Медведь пошел чуть впереди, показывая путь гостям. Табер, все это время с открытым ртом смотревший на Оберона, с трудом сглотнул накопившуюся слюну.

— Я даже… Они ведь… Это…

— Да, да, Табер, — проговорил Левален, — Здесь даже они в шоке, что умеют разговаривать.

Трое выдвинулись вслед за медведем.

— Между собой звери иногда используют язык жестов. Не все одарены возможностью говорить, некоторым это в целом тяжело делать. Вот, смотри…

Проходя мимо стражей, Оберон стал трогать лицо руками, дергая большим и указательным пальцами нос, подбородок, скулы. Иногда в дело вступал и мизинец. Некоторые фразы или буквы он «говорил», не трогая лицо, а показывая руками. Стражники засмеялись и посмотрели на Табера. Обернувшись, Оберон тоже глянул на рыбака и улыбнулся.

— Похоже, твое восхищение местными жителями не осталось незамеченным, — усмехнулся Ацелас.

Табер стыдливо поджал губы.

Дорога была небольшой, по ширине двух повозок. По обе стороны лишь лес, в котором, судя по всему, не было никого. Дорога заняла лишь пять минут, после чего Оберон остановился у нескольких зданий, построенных на полянке справа от дороги. Двухэтажная постройка с комнатами для приезжающих стояла посередине площадки, отделанной брусчаткой. Рядом находилась столовая, на выходе из которой существо с иглами на спине пыталось зажечь трубку огоньком, появившемся на пальце. Напротив столовой стояло еще одно здание, по-видимому, служившее для хозяев жилищем, складом и администрацией.

— Это Гладка, она вас проводит. Вечером, как сядет Солнце, Росэр будет ждать вас в зале торжеств. На острове давно не было праздников, так что, наличие таких знатных гостей обязывает нас устроить вам прием!

Договорив, Оберон помахал рукой и, встав на четыре конечности, помчался по дороге так, что балахон его стал развиваться как плащ.

Сняв обувь, Ацелас рухнул на свою койку. Небольшое помещение с тремя кроватями было обставлено небогато: три маленьких тумбы, общий шкаф, ковер с расписными узорами и окно, выходящее во двор, в котором уже собирались другие прибывшие: моряки, торговцы и гости.

Табер не мог оторваться, рассматривая всех зверолюдов, которых мог заметить. То и дело он показывал пальцем, восклицая: «А этот – черепаховый!», «Смотри, Ацелас, птица!». «О! О! Кто это?» – указал он в последний раз на существо, похожее на белого коня, но с рогом посередине лба.

— Единорог. Не помню, как его зовут. В мире единорогов, насколько мне известно, не осталось, но превращаться в это животное друиды все равно могут. Если мне не изменяет память, он один здесь такой.

Табер повернулся к калеке, который, закинув ноги на тумбу, разложился на койке:

— А че, кстати, они почему такие?