Читаем Аргонавт полностью

…Но ведь этим человеком мог быть я, сокрушался Боголепов. Нет, разумеется, я никогда не стану и не стал бы таким персонажем, но я мог бы вклиниться в беседу, выдать себя за подобного типа, я бы мог его создать, он был бы восьмым, такой тип, в моем театре его пока нет, но я могу его создать, на всякий случай, я мог бы догадаться, что он необходим, и давно его сделать, тогда все, что она написала ему, она написала бы мне. И тут бы я… Ох, я бы ей сказал… столько всего… столько всего… Ну, почему я не сделал ни под одним из моих аккаунтов ни одного стоящего поста в те дни? Она бы поставила мне like, и я, уже задетый ее вниманием, непринужденно о чем-нибудь ее спросил бы… какую-нибудь ерунду: ей было все равно – ей хотелось с кем-то поговорить, коротко, с кем-то – кто далеко-далеко, кто не знает тебя, кто-то, все равно, по правде говоря, мне было в тот вечер все равно, с кем говорить, я бы могла и дураку рассказать, в статус писать такое не хочется, сразу прицепятся, проще мимоходом в комменты вбить, просто иногда хочется высказаться и исчезнуть, такое сказать, чему другой не придаст значения, твои слова затеряются в потоке прочих комментариев, о тебе забудут, а мне и не нужно – в такие мучительные минуты – мне наплевать… мне и не хочется, чтоб прилипли и троллили, мол, плачешься, хочешь внимания, – но высказаться как-то хочется! Рассказать о том, как давилась у моря, смотрела, как дышит оно под коркой свежего льда, видела, как море дымится, мороз кусал мои губы, набивался в любовники, но я его послала, целовалась с горлышком бутылки, пила одна, мне плевать, я пила, плакала и кричала, а потом бросила в море бутылку, которую никто никогда не найдет и не узнает… вот выбьет ее по весне на берег, и поймет ли кто-нибудь, что это за бутылка? В ней мой крик, по самое горлышко.

<p>5</p>

Он долго шел по крошке из песка и снега. Тяжелые ноги. Полный рот ветра. Льдинки. Хруст. Замерзшие водоросли, как мочало. Мягко, пружинисто.

Море дышало и хлюпало подо льдом, приводя в движение ручейки – они струились, как открытые вены. Лед был похож на карту Гренландии.

Выбился из сил. Остановился. Здесь. Повернулся к морю и закричал.

Ветер спешно заталкивал вопль обратно в глотку. Как кляп.

Если бы кто-нибудь… был бы кто-нибудь, кто мог разделить с ним эту боль… услышать, как яростно бьется сердце… почувствовать, как стремительно страсть разбегается по телу… если бы кто-нибудь попытался расшифровать вздрагивания и стоны, транскрибировать органный гул крови, отлить из мимолетных образов слова… как иной раз спящее сознание превращает звук дождя в речь политика, а голоса людей в крики китов… может быть, из этой боли родилась бы музыка, шум моря, гул ветра, песок под ногами и умирающий кусочек масла в небе.

Аэлита, время остановилось!

Смотри!

крик обратился в каменную молнию, треснул, но не упал

обломки повисли между небом и морем

снег похож на гипс

my telephone did not ring for three days

I am absolutely a happy man

долго сопротивлялся, но вынужден признать

иногда отступаешь с боями

так бывает

отступаешь с потерями

большую часть жизни

а остальную часть, будто пропивая, доживаешь в стыде за

поражение

так случилось со мной

вот бы на мгновение ощутить

ту легкость кости

стать рентгеновским снимком своей семнадцатой весны

бешенство, буйство, бесшабашность

увидеть мир твоими глазами

за несколько секунд отдал бы жизнь

сияние в голове

не вернуть

ни водкой ни кокаином

безнадега и необратимость

ни зги в конце тоннеля

ни шороха в чреслах

Дорогому Павлу в день его рубикона

надписала маразматичка подруга матери

читал до дыр

роковой дар

черт бы ее побрал

аллергия на пудру

придумал чтоб не тискали

в детстве было совсем, когда пух и прочие травы

hide-n-seek

потаенные места

cache-toi!

искал изолированные комнаты

бункер возле Харку

в непроницаемом мраке

гул отдаленной автострады

паралич чувств и клекот сердца

скрестив пальцы дотронься указательным

до холодной мочки уха

отыщи себя левой рукой

в глубине своей черной личности

так хотелось чтоб там

из той густой темноты

явилось прикосновение

умер бы от ужаса

а вдруг на секунду стало бы легче?

жутко изучать себя

трещинки в скорлупе изнутри светятся как вены

когда по ним бежит отравленная псилоцибином кровь

Аэлита, я до сих пор ношу тот мрак в себе

и

могу мир в него погрузить!

как рыба на берегу дышу тобой одной

Аэлита!

со стороны (даже если в бинокль)

никто не заметит

что я

произношу твое имя

Аэлита!

безгубыми звуками

Аэлита!

одним дыханием

Аэлита!

выпускаю дух на свободу

Аэлита!

VN был прав

теперь понимаю

теперь признаю

господа присяжные заседатели, подсудимый признает свою вину!

стук торжествующего молотка (два раза)

VN знал человека лучше всех

Да!

знал меня

Да!

задолго до того, как я сам себя понял

абсурдно, но – Да!

и Достоевского

О!

(как терапевт своего самого ужасного пациента)

Да…

когда увидел тебя в том дивном возрасте,

в котором все и начинается у волшебника

(глазами Трусоцкого, но ты была не с рюкзачком, не с

нотной тетрадкой)

О!

Аэлита,

я для тебя всего лишь калека

фрик

Калибан

Nosferatu

Phantom of the Opera

the Beast

et cetera

et cetera

Перейти на страницу:

Все книги серии Большая проза

Царство Агамемнона
Царство Агамемнона

Владимир Шаров – писатель и историк, автор культовых романов «Репетиции», «До и во время», «Старая девочка», «Будьте как дети», «Возвращение в Египет». Лауреат премий «Русский Букер» и «Большая книга».Действие романа «Царство Агамемнона» происходит не в античности – повествование охватывает XX век и доходит до наших дней, – но во многом оно слепок классической трагедии, а главные персонажи чувствуют себя героями древнегреческого мифа. Герой-рассказчик Глеб занимается подготовкой к изданию сочинений Николая Жестовского – философ и монах, он провел много лет в лагерях и описал свою жизнь в рукописи, сгинувшей на Лубянке. Глеб получает доступ к архивам НКВД-КГБ и одновременно возможность многочасовых бесед с его дочерью. Судьба Жестовского и история его семьи становится основой повествования…Содержит нецензурную брань!

Владимир Александрович Шаров

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее

Похожие книги