Читаем Аргонавты полностью

Царь! Ты забыл: ты уже приговорил меня к смерти, так что не стоит запугивать меня более - я уже ничего не боюсь! - глаза поэта, освященные внутренним светом, горели восторгом и возбуждением. Он резко оборвал Афаманта: - Слушай же, царь, что стало с Пигмалионом!

Что же? Боги не отняли у него талант? Он вернул своим рукам уверенность?

О нет! История была куда удивительнее. Когда, дав руке волю, Пигмалион взглянул на окончательный рисунок, вот тут он испытал истинное потрясение. Перед ним был набросок женщины, нечеткий и неоконченный, но столь прекрасна была незнакомка, а мастер готов был поклясться, что средь людей никогда не встречалось подобной прелести и красоты, что Пигмалион со свойственной таланту опрометчивостью, тут же отдал свое сердце красавице. С этого дня никто не мог узнать веселого шутника и гуляку Пигмалиона. Запершись в своей мастерской, он никого не принимал, как друзья, озабоченные дивными переменами, не стремились проникнуть в мастерскую.

Я же говорил, что он сойдет с ума! - воскликнул Афамант, но он уже увлекся сказкой, и тут же заторопил поэта: -Так что же он делал в своей мастерской?

Он не делал - ваял! - возразил юноша, оскорбившись за мастера.- И его труд и талант были вознаграждены сторицей. Пигмалион, окончив скульптуру незнакомки, сам не смог поверить, что это его руки способны на такое. Казалось, стоит мастеру отвернуться, скульптура тут же оживает: то улыбнется уголком губ, то переступит с ноги на ногу. Пигмалион часами караулил мгновение, когда ветреница выдаст себя. Но безрезультатно. Днями, неделями всматривался Пигмалион в дивные черты своего творения, любуясь и печалясь одновременно.

И статуя была также хороша, как моя Нефела? - ревниво поджал губы царь.

Что ты, Афамант! Она была в тысячу раз прекраснее!

Ты...- захлебнулся возмущением царь.- Вон отсюда!

Если властодержец способен снисходительно относиться к нелюбви черни, то редкий художник способен принять непризнание своего таланта. Афамант не был исключением. Слова наглого мальчишки привели мастера в бешенство. Он ухватил паренька за одежды и, пиная по дороге, вытолкал из тайной залы, тут же повернув в двери запор.

Великий царь! - попробовал поэт воззвать к благоразумию.

Но оскорбленный художник смотрел зло и непримиримо.

Что ты вообще понимаешь в искусстве, щенок!

Дослушай, мой господин!

Я уже услыхал все, что хотел!-огрызнулся Афамант.- Я, сам спрашиваю себя: почему, открыл тебе тайну своей души, а ты осмелился надсмеяться надо мной, рассказав, что поделка, пригрезившаяся пьянчужке, лучше, чем те страдания, слезы и кровь, которые я вложил в свою Нефелу! У тебя есть ли совесть после этого, негодный?!

О, Афамант! Ты торопишься с суждениями! - ответствовал поэт.- Я ведь не сказал, почему статуя Пигмалиона лучше и прекраснее твоей!

Почему же? Мастер угробил на свою поделку больше мрамора или подкрасил девице щечки свекольным соком?

Нет, творение Пигмалиона, его Галатея ожила!

Афамант замер, пригвожденный к месту. Ударь у

его ног молния, сам Зевс Громовержец прокатись по дворцу в золотой колеснице - ничто б так не поразило Афаманта, как сказанное поэтом слово.

Ожила?! Повтори, не обманывает ли меня слух!

Да, великий царь, мастер своей любовью сумел вдохнуть искру жизни в свое творение! И, раз он сумел сотворить это чудо, то я готов отдать Нефеле свою жизнь, лишь бы не соком, а румянцем жизни зарозовели ее щеки!

Царь не мог поверить своим раздвоенным чувствам.

Идем!-заторопил Афамант.- Попробуем тотчас!

Нет, царь! - остановил поэт.- Любовь не терпит соперничества, а сейчас твое сердце полно иными чувствами: удивлением, потрясением, нездоровым азартом и любопытством! В этой смеси нет места всепоглощающей любви! Ты придешь сюда, когда твои помыслы будут чисты и направлены только к ней, к нимфе Нефеле!

Афамант задумался, сколько правды в словах мальчишки. Но, как ни пристально вглядывался царь в свои помыслы, поэт был прав!

Ну, что ж,- со вздохом проронил Афамант,- теперь вернемся к пирующим!

А как со мной? - напомнил поэт, шествуя следом за углубившимся в надежды Афамантом.

Что - ты?

Но ведь глашатай сегодня с городской башни должен будет объявить о моей казни, как преступника, покусившегося на достоинство царя! - напомнил юноша.

Везде измена! - покачал головой Афамант.- Скажи, на милость, к чему тебе было распевать эти вздорные стишки о моей жестокости? Видел бы ты меня в молодости - тогда я и впрямь не часто думал о ценности чужой жизни!

Теперь же я лишь позволяю событиям идти своим чередом!

Так все же? - не отставал поэт.

Они прошли уже большую часть лабиринта дворцовых коридоров. Из пиршественной залы до них долетали взвизги смеха и голосов.

Да не трясись ты так за свою шкуру - она не многого стоит! - с досадой ответствовал Афамант.-

Не бойся: я придумаю тебе должность при дворе! Но помни...

Тут Афамант умолк, насторожившись.

Что там такое может быть? - пробормотал про себя.

Перейти на страницу:

Все книги серии Мифы

Львиный мед. Повесть о Самсоне
Львиный мед. Повесть о Самсоне

Выдающийся израильский романист Давид Гроссман раскрывает сюжет о библейском герое Самсоне с неожиданной стороны. В его эссе этот могучий богатырь и служитель Божий предстает человеком с тонкой и ранимой душой, обреченным на отверженность и одиночество. Образ, на протяжении веков вдохновлявший многих художников, композиторов и писателей и вошедший в сознание еврейского народа как национальный герой, подводит автора, а вслед за ним и читателей к вопросу: "Почему люди так часто выбирают путь, ведущий к провалу, тогда, когда больше всего нуждаются в спасении? Так происходит и с отдельными людьми, и с обществами, и с народами; иногда кажется, что некая удручающая цикличность подталкивает их воспроизводить свой трагический выбор вновь и вновь…"Гроссман раскрывает перед нами истерзанную душу библейского Самсона — душу ребенка, заключенную в теле богатыря, жаждущую любви, но обреченную на одиночество и отверженность.Двойственность, как огонь, безумствует в нем: монашество и вожделение; тело с гигантскими мышцами т и душа «художественная» и возвышенная; дикость убийцы и понимание, что он — лишь инструмент в руках некоего "Божественного Провидения"… на веки вечные суждено ему остаться чужаком и даже изгоем среди людей; и никогда ему не суметь "стать, как прочие люди".

Давид Гроссман

Проза / Историческая проза

Похожие книги

Америка, Австралия и Океания
Америка, Австралия и Океания

Мифы и легенды народов мира — величайшее культурное наследие человечества, интерес к которому не угасает на протяжении многих столетий. И не только потому, что они сами по себе — шедевры человеческого гения, собранные и обобщенные многими поколениями великих поэтов, писателей, мыслителей. Знание этих легенд и мифов дает ключ к пониманию поэзии Гёте и Пушкина, драматургии Шекспира и Шиллера, живописи Рубенса и Тициана, Брюллова и Боттичелли. Настоящее издание — это попытка дать возможность читателю в наиболее полном, литературном изложении ознакомиться с историей и культурой многочисленных племен и народов, населявших в древности все континенты нашей планеты.В данный том вошли мифы, легенды и сказания американский индейцев, а также аборигенов Австралии и многочисленных племен, населяющих острова Тихого океана, которые принято называть Океанией.

Диего де Ланда , Кэтрин Лангло-Паркер , Николай Николаевич Непомнящий , Фридрих Ратцель

Мифы. Легенды. Эпос / Древние книги