Он снова вспомнил свою детскую грезу и увидел между золотых столбиков голубую дорогу в светлых прожилках, которая вела в сердце и тайная тайных цветка, и там - он знал это - обреталось то, что он искал, обреталась сущность, которая не была картинкой. Золотое руно.
Все снова встречали его воспоминания, и грезы вели его, и он снова пришел к хижине кентавра Хирона, там были дети-кентавры, они напоили его молоком, он играл с ними, они рассказывали ему истории, рассказали, что в лесу случилось чудо. Там видели отворенными ворота духов, которые отворяются раз в тысячу лет. Он слушал и кивал, представляя себе удивительную картинку, и пошел дальше: в ивняке впереди пела птичка с редкостным, сладким голосом, как у матери.
Ясон пошел на голос, птичка вспорхнула и полетела дальше, за ручей и потом в глубь бескрайних лесов.
Когда птичка смолкла, и ее не было больше ни видно, ни слышно, Ясон остановился и огляделся вокруг. Он опять стоял в глубине долины, где впервые встретил богиню Геру. Под широкой зеленой листвой тихо текли воды, а все остальное затихло в ожидании. Но в его груди птичка пела и пела голосом матери и посылала его дальше, пока он не остановился у замшелой стены скал, в середине которой зияла расселина, чей узкий и тесный ход вел в недра горы. Золотое руно!
Над расселиной сидел старик, он встал, увидев, что приближается Ясон и крикнул:
- Назад, странник, назад! Это ворота духов. Никто из тех, кто вошел в них, не возвращался.
Ясон поднял взгляд и заглянул в скальные ворота - и увидел теряющуюся в глубине горы голубую тропу, а по обе стороны ее часто сияли золотые колонны, и тропа полого спускалась в недра, словно в чашечку огромного цветка. В его душе запела птичка: и он шагнул мимо старика в расселину и через чащу золотых колонн в тайная тайных голубых недр.
То была мать, в чье сердце он проникал, то был голубой цветок в горах у Хирона - в его голубую чашечку Ясон вбежал легким шагом; и когда он молчаливо шел навстречу золотому сумраку, опять донеслось до него: «Золотое руно, возьми его...» Все, что он помнил и знал, сразу же пришло к нему, он чувствовал ведущую его руку, она была влажная, любовные глаза доверительно звучали над самым его ухом, они звучали точно так же - и золотые колонны блестели точно так же, как все звенело и светилось давным-давно, в его детстве, с приходом весны.
И вновь пришел к нему тот сон, который снился в детские годы,- что он идет в чашечку цветка, и вслед за ним идет и летит весь мир картинок, чтобы кануть в тайные тайных, которая лежит за всеми картинками. Один ты сидишь так спокойно,- вдруг донеслось до него,- ты можешь теперь радоваться. Нет между нами Геракла, и некому затмить твою славу. Нет, не поеду я с вами, если вы не вернетесь и не отыщете Геракла и Полифема.
Это говорил Теламон, верный друг Геракла. Ясон вздрогнул и открыл глаза. Он спал, но ни словом не обмолвился никому о тех пророческих грезах и видениях, приснившихся ему.
Бросился Теламон к кормчему Тифису и хотел заставить его повернуть назад «Арго». Напрасно пытались успокоить его Бореады, никого не хотел слушать разгневанный Теламон, всех винил он, что намеренно покинули они Геракла и Полифема в Мизии.
Вдруг из волн моря показалась увитая водорослями голова вещего морского бога Главка. Схватил он «Арго» за киль рукой, остановил его и сказал:
По воле великого громовержца Зевса остались Геракл и Полифем в Мизии. Должен вернуться Геракл в Грецию и на службе у Эврисфея совершить двенадцать великих подвигов. Полифему же суждено основать в стране халибов славный город Киос. Остались же герои в Мизии потому, что ищут они похищенного нимфами прекрасного Гиласа.
Сказав это, снова погрузился в море Главк и скрылся из глаз аргонавтов.
Успокоились герои. Теламон помирился с Ясоном. Сели за весла герои, и быстро помчался «Арго», гонимый дружными взмахами могучих гребцов.
Орфей, расскажи, брат, какую-нибудь историю,- попросил Ясон после того, как улеглись все страсти. Кроме того, ему самому очень хотелось избавиться от томящих душу предчувствий, нахлынувших после странного сна.
И Орфей начал свой новый рассказ.
Глава 12
ПОЭТ
Рассказывают, что один известный поэт в молодости был одушевляем удивительной страстью: изучить все и усовершенствоваться во всем, что хоть как-то имело касательство к поэтическому искусству. Это было тогда, когда он жил еще на родине, был, по своему желанию и с помощью нежно любящих родителей, помолвлен с девушкой из хорошей семьи, и свадьбу должны были назначить очень скоро, на один из дней, почитавшихся счастливыми.
Он был тогда юношей лет двадцати, скромным, с приятной внешностью и обходительными манерами; в науках он обладал немалыми познаниями и, несмотря на молодость, приобрел уже среди искушенных в словесности соотечественников известность несколькими превосходными стихотворениями. Не будучи богат, он мог ждать, что средств у него хватит, тем более, что их умножило бы приданое невесты, а так как сама невеста была и хороша собой, и добродетельна, то казалось - у поэта есть все, что нужно для счастья.