Аргонавты 98-го года

Я сказал «носящего мой внешний облик», и, однако, я иногда задумываюсь даже над тем, похоже ли хоть немного на меня это грубо обросшее бородой существо в тяжелой шерстяной одежде? Я носил толстые свитеры, непромокаемые панталоны, грубые немецкие чулки и мокасины. От частого отмораживания мои щеки покрылись язвами. Я был отчаянно худ, и глаза мои приобрели дикое выражение, благодаря расширенным от долгой темноты зрачками. Да, морально и физически я был так же мало самим собой, как каторжник, влачащий свое существование в гнусных условиях темницы.

Дни удлинялись чудесным образом. Мы отметили это с притуплённой радостью. Это означало ― больше света, больше времени, больше песка в насыпях. Вскоре от десяти часов работы мы перешли к двенадцати, четырнадцати и, наконец, шестнадцати и напряжение это истощало нас, превращая нас в кожу и кости.

Мы все чувствовали себя несчастными, переутомленными, истощенными, и Блудный Сын только выразил общую нужду, заметив однажды:

― Кажется, мне придется уйти на пару дней. Мои зубы держатся на ниточке, и я собираюсь в город, чтобы зайти к дантисту.

― Дайте-ка мне взглянуть на них, ― сказал Полукровка. Он посмотрел. Десны распухли и имели нездоровый вид.

― Это цинга, дружище. Еще немного и вы начнете выплевывать зубы, как апельсиновые корочки; ваши ноги почернеют и, когда вы сотрете себе палец до кости, дыра не заживет. Вы сгниете, потом омертвеете и умрете. Но это самая легкая болезнь для лечения. Ничто гак не поддается уходу.

Он приготовил большое количество настоев из зеленых шишек канадской сосны, который мы все начали принимать, и через несколько дней Блудный Сын снова был в состоянии работать.

Стояла половина марта, когда мы закончили разработку участка. Мы славно потрудились; результаты были, может быть, и не совсем так хороши, как мы надеялись, но все же блестящи. Никогда люди не работали усердней, никогда так не боролись за успех. Перед нами были две насыпи ― пирамиды пропитанной золотом грязи, о ценности которых мы могли только догадываться. Мы вырвали наши сокровища из когтей вечного холода. Теперь оставалось только, ― о, сладость этой мысли, ― собрать жатву наших трудов.

Глава XIX

― Вода пошла, ребята, ― сказал Полукровка. ― Еще несколько дней, и мы сможем начать промывку.

Эта новость озарила нас потоком солнечного света. Мы уже несколько дней устанавливали запруды и приводили все в готовность. Солнце сильно ударяло в снег, который почти у нас на глазах, казалось, отступал перед нами. Ослепительная белая поверхность делалась рыхлой и пористой, а вокруг древесных стволов появлялись неровные ямы. То тут, то там пробивалась обнаженная коричневая земля. Горные ручейки делались полноводней с каждым днем.

Мы работали у устья ручья, по которому весной стекал обильный маленький поток. Мы перехватили его несколько выше и отвели часть воды вдоль нашей линии запруд. Они тянулись между насыпями так, что нам было легко сбрасывать песок с двух сторон. Это было чрезвычайно удобно.

Наконец после теплого солнечного дня мы увидели свежую струю, спускавшуюся между запрудами, прыгавшую и плясавшую в утреннем свете. Я помню, как бросил в нее первую лопату грязи и с радостью увидел, что светлая река изменила цвет, когда наш друг вода начала свою волшебную работу. Четыре дня мы сбрасывали песок, а на пятый сделали выемку.

― Я думаю, что уже время, ― сказал Джим, ― иначе зарубки будут совершенно забиты.

И действительно, когда мы спустили воду, некоторые из них были полны желтым металлом, мокрым и блестящим, ярко горевшим в утреннем свете.

― Тут десять тысяч долларов, как одна унция, ― сказал человек, поставленный от компании, и взвешивание показало, что он был прав. Таким образом золото было упаковано в два длинных мешка из оленьей кожи и отправлено в город для помещения в банк.

День за днем мы заполняли запруды и два раза в неделю делали выемку. Прошла половина мая, а через запруды была пропущена только треть нашего песка. Мы ужасно боялись, что нам не хватит воды, и потому работали усерднее обыкновенного. Действительно, трудно было решить, когда кончать работу. Ночи теперь ― никогда не темнели, дневной свет длился более двадцати часов.

Солнце описывало эллипс, восходя немного к востоку от севера и садясь несколько к западу от него. Мы копали до тех пор, пока чувствовали себя не в силах сбросить еще одну унцию от усталости. Тогда мы сваливались, не снимая одежды, и засыпали, как только прикасались к подушке.

― У нас уже восемьдесят тысяч на счету в банке, а только треть насыпей промыта. Ура, ребята! ― сказал Блудный Сын.

Около часу утра начинали петь птицы, и вечерняя заря не успевала еще побледнеть на небе, как восход уже оживлял его к новой жизни.