– Жизни не пожалел бы, лишь бы увидеть, чем все это кончится! – воскликнул он.
Выше по течению реки раздались неясные крики. На миг ему почудилось, будто они приближаются, но его надежда не оправдалась.
Бейли сидел на кушетке и ворчал. Ворчание еще продолжалось, когда он приметил в волнах что-то темное и круглое.
– Привет! – сказал он.
Вглядевшись пристальнее, он увидел на ярд впереди два треугольных темных предмета, ритмично взбивавших пену.
Покуда его одолевали сомнения насчет того, что именно он увидел, небольшая группа преследователей снова высыпала на берег. Они принялись тыкать пальцами в плывущий предмет, оживленно заспорили, а потом человек с ружьем прицелился.
– Ей-богу, он пересекает реку! – вскричал Бейли.
Малаец обернулся, увидел ружье и исчез под водой. А вынырнул так близко к берегу, где находился дом Бейли, что его на мгновение скрыла одна из балконных перекладин. Едва он показался на поверхности, человек на другом берегу выстрелил. Малаец продолжал размеренно продвигаться вперед – теперь Бейли мог различить его мокрые волосы, прилипшие ко лбу, и зажатый в зубах крис, – а затем ушел за нижнюю линию обзора, замыкавшуюся балконом.
Бейли воспринял это как нестерпимую личную обиду. Он решил, что пловец потерян для него навсегда. Ну почему этот негодяй не дал схватить себя честь по чести на противоположном берегу – или не позволил своему противнику пристрелить его в воде?
– Это хуже, чем «Тайна Эдвина Друда»[56]
, – пробормотал Бейли.На реке установилось затишье. Все семеро преследователей снова отправились вниз по течению – вероятно, для того, чтобы взять лодку и продолжить погоню. Бейли прислушивался и ждал. Кругом царило безмолвие.
– Это не может закончиться вот так, – говорил он себе.
Прошло пять минут, десять. Вверх по реке проследовал буксирный пароход с двумя баржами. Люди на них, судя по их виду, не замечали ничего необычного ни на суше, ни на воде, ни в небе. Скорее всего, охота переместилась в буковую рощу, находившуюся за домом.
– Черт возьми! – вознегодовал Бейли. – Продолжение следует – и на сей раз нет никаких шансов его увидеть! Для больного это чересчур!
Он услышал шаги на лестнице и, оглянувшись, увидел, как открылась дверь. Миссис Грин вошла в комнату и села, с трудом переводя дух. На ней все еще был уличный капор, в руках – сумочка и маленькая коричневая корзинка.
– Ох, там… – начала она и осеклась, предоставив Бейли самому додумать остальное.
– Миссис Грин, глотните виски с водой и расскажите, в чем дело, – произнес Бейли.
Сделав, как он велел, экономка мало-помалу обрела дар речи:
– Один из этих черномазых Фицгиббона сошел с ума и принялся носиться вокруг с большим ножом и резать людей. Он заколол насмерть конюха, ранил помощника дворецкого и чуть не отсек руку какому-то джентльмену в лодке.
– Носится с крисом в состоянии амока[57]
, – поправил ее Бейли. – Так я и думал.– И он прятался в роще как раз тогда, когда я шла через нее, возвращаясь из города.
– Что? Он гнался за вами? – осведомился Бейли с ноткой восторга в голосе.
– Нет, и это самое ужасное, – ответила миссис Грин. По ее словам, она шла через рощу и
– Подумать только – он все время был там! – вновь и вновь повторяла она.
Бейли терпеливо выслушивал ее излияния минут десять, по прошествии которых решил, что пора наконец заявить о себе.
– Уже двадцать минут второго, миссис Грин, – напомнил он. – Вам не кажется, что пора подавать обед?
Миссис Грин неожиданно бухнулась ему в ноги.
– О господи, сэр! – воскликнула она. – Не гоните меня из этой комнаты, сэр, покуда я не буду знать наверняка, что его поймали. Вдруг он пробрался в дом? Вдруг он крадется… крадется по коридору с этим своим ножом – прямо сейчас…
Внезапно она умолкла и уставилась в окно, глядя поверх Бейли. Челюсть ее отвисла. Бейли резко повернул голову к окну.
С полсекунды ему казалось, что все по-прежнему: дерево, балкон, сияющая река, церковная колокольня вдалеке. Потом он заметил, что верхушка акации сместилась почти на фут вправо и подрагивает, а листья на ней громко шелестят. Дерево сильно затряслось, и послышалось чье-то тяжелое дыхание.
В следующий миг смуглая волосатая рука ухватилась за перила балкона, а еще через мгновение между перекладинами появилось лицо малайца, который таращился на человека, лежавшего на кушетке. Он отвратительно ухмылялся, и это впечатление лишь усиливал зажатый в его зубах крис. Из рваной раны на его щеке струилась кровь. Наполовину высохшие волосы торчали на голове, точно рога. Если не считать мокрых, прилипших к телу штанов, он был совершенно голый.