Аргонавты Времени

Мистер Фотерингей взмахнул рукой.

– Что же мы закажем? – спросил он тоном радушного хозяина и составил для мистера Мэйдига роскошное меню. – А мне, – добавил он, окинув взглядом то, что выбрал священник, – больше всего по вкусу кружка портера и гренки с сыром. Их-то я себе и закажу. Я не большой любитель бургундского.

И едва он это произнес, на столе появились портер и гренки с сыром.

Они долго сидели за столом, беседуя как равные (что мистер Фотерингей мысленно отметил с приятным удивлением) о чудесах, которые им предстоит совершить.

– Кстати, мистер Мэйдиг, – сказал мистер Фотерингей, – я, пожалуй, мог бы помочь вам… в ваших делах.

– Я что-то не вполне вас понимаю, – отозвался мистер Мэйдиг, наливая себе чудотворного старого бургундского.

Мистер Фотерингей извлек из пустоты вторую порцию гренок и отхлебнул пива.

– Я подумал, – пояснил он, – что мог бы (чав, чав) сотворить (чав, чав) чудо с миссис Минчин (чав, чав)… исправить ее недостатки.

Мистер Мэйдиг поставил стакан на стол и с сомнением взглянул на собеседника.

– Она… знаете ли, мистер Фотерингей, она очень не любит, когда вмешиваются в ее дела. И вдобавок теперь уже двенадцатый час, она, должно быть, в постели и спит. И, вообще говоря, не кажется ли вам, что…

Мистер Фотерингей обдумал его возражения.

– А почему бы не сделать это, пока она спит?

Поначалу мистер Мэйдиг противился этой идее, но потом уступил. Мистер Фотерингей отдал необходимые приказания, и два джентльмена продолжили ужинать, хотя, вероятно, менее непринужденно. Мистер Мэйдиг пустился рассуждать о переменах, каковые ожидал назавтра обнаружить в своей экономке, и притом с таким оптимизмом, который даже мистеру Фотерингею, пребывавшему после ужина в благодушном настроении, показался несколько наигранным и чрезмерным. Внезапно сверху донесся какой-то невнятный шум. Они вопросительно переглянулись, и мистер Мэйдиг быстро вышел из комнаты. Мистер Фотерингей услышал, как священник позвал экономку и затем начал осторожно подниматься к ней в спальню.

Через минуту-другую мистер Мэйдиг вернулся. Походка его была легкой, лицо сияло.

– Невероятно! – воскликнул он. – И трогательно! Необычайно трогательно! – Он принялся вышагивать взад-вперед по ковру перед камином. – Раскаяние… самое что ни на есть трогательное раскаяние… сквозь щель в двери! Бедняжка! Просто поразительная перемена! Она проснулась. Должно быть, сразу проснулась. Она поднялась с постели, чтобы разбить бутылку бренди, припрятанную у нее в сундучке. И чтобы покаяться в этом!.. Но это дает нам… это открывает… поистине ошеломительные перспективы! Если уж нам удалось совершить такую чудесную перемену в ней…

– Перспективы, похоже, безграничные, – согласился мистер Фотерингей. – Вот и насчет мистера Уинча…

– Совершенно безграничные, – подтвердил мистер Мэйдиг. Отмахнувшись от затруднения с Уинчем, он продолжил расхаживать по ковру и развернул перед гостем череду удивительных планов, которые один за другим рождались у него в голове.

Каковы были эти планы, не имеет отношения к сути нашего рассказа. Достаточно сказать, что они были продиктованы духом бесконечного человеколюбия – того человеколюбия, которое принято называть послеобеденным, – и что вопрос с Уинчем так и остался нерешенным. Нет необходимости рассказывать и о том, в какой мере эти планы осуществились. Заметим только, что произошли удивительные перемены. С наступлением ночи мистер Мэйдиг и мистер Фотерингей сновали в свете луны по промозглой рыночной площади, пребывая в каком-то экстазе чудотворства: первый все время оживленно жестикулировал, а второй – приземистый и взъерошенный – уже не стеснялся своего величия. Они наставили на путь истинный всех пьяниц в своем избирательном округе, превратили все пиво и другие спиртные напитки в воду (в этом вопросе мистер Мэйдиг взял верх над мистером Фотерингеем); потом они значительно улучшили местное железнодорожное сообщение, осушили Флиндерово болото, облагородили почву на холме Одинокого Дерева, вывели бородавку у викария, после чего отправились посмотреть, что можно сделать с поврежденной опорой Южного моста.

– Завтра, – произнес, задыхаясь, мистер Мэйдиг, – этот город преобразится! Нас ждут всеобщее удивление и благодарность!

В это мгновение церковные часы пробили три.

– Однако! – воскликнул мистер Фотерингей. – Уже три часа ночи! Мне пора домой. В восемь утра я должен быть на службе. И, кроме того, миссис Уиммс…

– Да ведь мы только начинаем, – возразил мистер Мэйдиг, упиваясь сладким чувством безграничного могущества. – Только начинаем! Подумайте, сколько добрых дел мы еще совершим! Когда люди проснутся…

– Но… – начал мистер Фотерингей.

Внезапно мистер Мэйдиг с лихорадочным огнем в глазах схватил чудотворца за руку.

– Дружище! – вскричал он. – Вам незачем торопиться! Взгляните! – И он указал на луну, стоявшую в зените. – Иисус Навин![110]

– Иисус Навин? – переспросил мистер Фотерингей.

– Иисус Навин, – повторил мистер Мэйдиг. – Почему нет? Остановите ее.

Мистер Фотерингей посмотрел на луну.

– Немного высоковато, – проговорил он, помолчав.