Аргонавты вселенной

— Что? Вы хотите говорить с Еленой, — с наслаждением передаю ей трубку… — Только умоляю вас, дорогой друг, не отнимайте ее у меня надолго — желудок мой урчит, как голодный тигр, а она только что обещалась меня покормить». — Горянский передал трубку Елене.

— «Вы — героиня!.. — доносилось из трубки. — Я должен от души извиниться перед вами за то, что вначале испытывал к вам тайное недоброжелательство — я эгоистично боялся, что вы отнимете Горянского у меня и у его великого дела…

— Я вижу теперь, как ошибался: вы не только — жена, вы его соратница… Я преклоняюсь перед вами и завидую вам, несущейся с ним в ракете; вы — подруга гениального человека и вы достойны его. Простите же мое недоверие!..»

— «Вы слишком хвалите меня, Чемберт, — сказала Елена, — вы преувеличиваете мои заслуги…

— Я — не героиня; я просто — маленькая женщина, которая любит, и делаю, что могу… — Не могла же я оставить Володю, когда он решился на этот безумный полет? Я думала, что это невозможно, что это — почти смерть!

— Вижу теперь, что ошибалась… Но, все же ведь не могла я его оставить одного?.. Умирать — так умирать вместе!

— А на вас я не сержусь, Чемберт, я знаю, что вы — хороший и любите Володю, и вам — большое спасибо за заботы о нем и обо мне.

— А теперь вы больше заботьтесь о себе и о своем здоровье: вы и так стали за последнее время такой худой и бледный… Побольше ешьте и обязательно что-нибудь вкусное!..

— Вот я разложу вещи, достану свою поваренную книгу, я ее, кажется, захватила с собой, второпях, и сообщу, вам по телефону рецепт одной необыкновенной яичницы, вроде омлета, а ваш негр вам ее сготовит; хотите, а?

— Не благодарите!.. Не за что…

— Ну, всего хорошего, Чемберт, а то Володя делает мне такую страшную физиономию, и все время указывает мне на свой желудок, и я боюсь, что б он, правда, не умер голодной смертью! Ну, всего хорошего, еще раз!

— Идите-ка и вы завтракать. Часика через два позвоним вам опять».

Елена положила трубку и достала из шкапчика банку с консервами.

— «Володя! Что это? — спросила она с изумлением, — разве консервы вытекли? Но банка цела!.. — В чем дело? Это — двухфунтовая банка… Почему она такая легкая? В ней, по-моему, не больше четверти фунта весу!»

Горянский улыбнулся: — «Разве ты не чувствуешь ничего особенного, когда ходишь по каюте, Елена?»

— «Да, мне как-то особенно легко и приятно здесь, только вначале было немного жарко…

— А теперь совсем хорошо и легко».

— «Попробуй, приподнимись на носках посильнее, как будто ты делаешь балетное па!» — коварно предложил Горянский.

Елена выполнила это и, к своему удивлению, подпрыгнула и стукнулась головой в потолок.

— «Видишь, и ты стала легче; — Елена, смотри! — Горянский чуть оттолкнулся от стены и мгновенно перенесся в противоположный конец каюты, — и я тоже необычайно уменьшился в весе!»

Елена смотрела на него с колоссальным изумлением…

— «Это изменение в весе есть результат уменьшения силы земного притяжения; а оно тем слабее, чем дальше мы от земли. А мы от нее уже на расстоянии четырех тысяч верст…

— В нашем путешествии будет момент, когда весу совсем не будет. Тогда произойдут любопытные, необычайные явления, которые ты сама увидишь; это будет, между прочим, очень неудобно… Но не бойся: когда мы подлетим к луне, вес снова появится, хотя и в сильно уменьшенной степени.

— Но, ей-богу, будем есть, а то у меня не хватит сил даже произнести себе самому эпитафию!..

— А ты двигайся медленнее и осторожнее и учитывай силу движений, а то обогатишься синяками и шишками, вроде моей, и перебьешь всю посуду!»

Он взял у Елены банку и стал ее открывать консервным ключом, сидя на диване; Елена осторожно прошла в спальное отделение переодеться, — она до сих пор оставалась в мокром платье.

Вдруг оттуда донесся ее взволнованный крик:

— «Володя, иди ко мне! Здесь кто-то есть!»

Горянский оставил банку и, не рассчитав движения, с

силой перелетел через всю каюту, за что и поплатился: приобрел новую шишку при столкновении с дверью.

Елена, нагнувшись, стояла рядом с кроватью, из-под которой, действительно, высовывалась черная кудластая голова, могущая принадлежать только Муксу…

Горянский нагнулся и вытащил его за шиворот из-под кровати.

— «Проклятый чертенок!» — пробормотал Горянский, — «так он все таки забрался к нам! Но что же делать с ним на расстоянии шести тысяч верст от земли? Не выбросить же его в безвоздушное пространство?!»

Но нужно было прежде всего привести его в чувство…

Мукс лежал вытянувшись, без движений: очевидно, он был оглушен подъемом в первую минуту так же, как и они с Еленой, но обморок его не прошел до сих пор еще; наружных повреждений на теле не было; Горянский ощупал ему голову, но и там все обстояло благополучно — видно, солидная шевелюра помогла ему, даже если он и стукнулся основательно головой.

Горянский приложил ухо к груди Мукса — сердце слабо билось… Елена пустила в ход нашатырный спирт, который уже помог сегодня привести в чувство Горянского, и поднесла склянку к самому носу мальчугана. Горянский стал растирать тело Мукса; минуты через две Мукс зашевелился.