Аргонавты вселенной

В Устюжине принялась я за новое ремесло: — объявила себя по городу гадалкою… Успех был невероятный; наиболее охочие до гаданья бабы и девчонки даже решались приходить ко мне в «Белый Дом», — правда только днем и большой компанией… Остальные просили меня: — «Вы уж к нам заходите погадать, будьте добры… А то мы к вам туда боимся ходить… Мы уж для вас постараемся: — самоварчик поставим, “рогушечек” испечем!..» — Зазывали в «лучшие» дома города… Платили деньги, угощали… Уверяли, что ни одной из местных Устюженских гадалок со мной не сравняться… Моя привычная откровенность и тут была лучшим моим оружием… Приступая гадать я говорила каждому: — «Гадаю — как умею… А правда ли, нет ли — кто знает? — Сами увидите!.. Другие есть, — совсем никакому гаданью не верят — может они и правы?!..» — А, бабы умиленно вздыхали: — «И все-то она правду говорит!.. — Хоть бы в одном слове ошиблась!..» — А когда мне за гаданье «припаяли» 169 ст. У. К. одна из баб в зале суда довольно зычно сказала: — «Судят — известно за что… За то что правду человек говорит… Кабы она врала, — тогда другое дело!..» — В кулацко-буржуазных домах Устюжны меня старались задобрить и обласкать еще и по другой, кроме гаданья, причине: — зная каким влиянием пользуюсь я на «шпану» из «Белого Дома», — зажиточные хозяева кормили, поили меня и приговаривали: — «Уж вы вашим ребятам скажите, чтоб они нас не трогали… У нас и взять-то уже нечего, — нас в прошлом году два раза обворовывали… Пусть бы уж лучше они к 3-м, напротив; там — и муки крупчатой, и барахла… И мешки с мукой прямо так на парадном и стоят…» — «Ой, что вы! — наши ребята разве такие!.. Наши ребята не воруют; так где-нибудь картошечки, пострелять заходят… Так как же “они” не боятся муку-то свою на парадном держать? — Впрочем у них, кажется, собака злющая, — верно на нее и надеются…» — Таким образом меня старались улестить, видя во мне орудие отвлечь взлом от своего дома и науськать на тех соседей, с которыми хотели свести счеты. И я хлеб-соль помнила. Говорила ребятам: — «В этом доме ко мне больно желанные — не стоит трогать!.. Уж лучше что-нибудь казенное — никому не обидно!.. А коммунисты — сволочи: выс-ласть — выслали, а работы не дают!..» — Через три недели после прибытия в Устюжну я уже опять «сидела», — как следственная по делу о взломе «Магазина Союза Охотников». Взломав его, мы взяли «финки», большое количество ружей и деньги из кассы, но не все. Часть находилась в «несгораемом», а его вскрыть не удалось… «Дали» мне три года «отдаленных» и этапным порядком отправили в Сибирь… Пока я сидела в Устюженской тюрьме, я с увлечением читала в газетах о колхозах… В этой идее я почувствовала что-то старокоммунистическое, что-то «октябрьское»… И я поспешила написать об этом Александру Ярославскому, ибо знала как его сердце — сердце бывшего партизана «Каландаришвальца»[18] (не знаю правильно ли я пишу название этого отряда) порадуется каждому подлинному, истино-революционному, подлинно-революционному, — достижению большевиков…

Однако, очутившись в Сибири, волею «премудрой» администрации, — окунутая в самую гущу крестьянства, — увидела я, что представляют собою пресловутые «колхозы» на деле, и — торжествовала полное ничтожество большевиков в настоящем и несомненное их политическое (от тяжеловесной руки крестьянства) — поражение в ближайшем будущем… Что касается меня лично, то я в Сибири, пока нас гнали этапом от деревни к деревне, — как «сыр в масле» каталась… После длительного голодания в Новосибирской пересылке (на 200 гр. хлеба, при приварке 1 раз в сутки «пустых» щей в недостаточном количестве), после содержания на тех же 200 гр., но уже безо всякого приварка в городке Канске, — нас назначили, наконец, в село Тасеево, куда и повели под конвоем, но уже безо всякого довольствия… Днем нас вели под винтовками, а на ночь ставили по 2–3 человека в крестьянские избы, предоставляя доброму желанию хозяев кормить нас… Думаю, что все крестьяне мира, кроме гостеприимных «чалдон», — послали бы нас вместе с конвоирами к чорту, и заявили бы: — «Коли вы их гоните, — вы и кормите! — Мы-то здесь при чем?!»