Аргонавты вселенной

— по преимуществу расположены позади… Прельщают меня деревянный «баульчик» с висячим замком… Подкрадываюсь сзади и уношу «баульчик». Но я в это время еще не была знакома с внутренним расположением Курского вокзала, а потому совершила роковую ошибку: — в первый момент направилась с «баулом» не в сторону выхода, а в противоположную, надеясь, что дальше мне попадется другой выход. Этого не оказалось. Не могла же я теперь повернуть обратно и пройти к выходу мимо, несомненно уже хватившегося, пассажира — с его же «баулом»?! — Пока что иду в женскую уборную, прошу какую-то даму присмотреть за «баулом», а сама отправляюсь на разведку за дверь уборной; вижу двух «пацанят»; я их не знаю, но их лохмотья внушают мне доверие… Подзываю к себе, излагаю дело и умоляю указать мне какой-либо запасной выход, — обещаю выделить им в благодарность «долю»… Смотрят недоверчиво: — не похожа я на воровку! — но сулят «сообразить» что-либо!.. Я снова прячусь в свою засаду в уборной… Через несколько минут дверь уборной приоткрывается, просовываются мордочки «пацанят», они вызывают меня… Идем через какие-то подземные ходы, напоминающие парижское «метро»… это — переходы к дачным платформам “Курского”… Но один из переходов — о, счастье! — ведет на улицу… Теперь остается приступить к дележу… Но где? — предлагаю знакомый мне «шалман». Но чтобы там очутиться нужно перекинуться в Драгомилово… А, случайно, у меня — ни копейки «натыру»… Решаем ехать на трамвае «зайцем»… Для меня это, впрочем, дело привычное. Мне, как инвалидке, это — легко. «Пацанята» устраиваются на «колбасе». На каждой остановке соскакивают и заглядывают внутрь трамвая — там ли еще я? — не «подорвала» бы с «баулом», оставив их без «доли»… В шалмане знакомый парень взламыват «серьгу» на «бауле»… Внутри — сложенный фотоаппарат заграничной (брюссельской) фирмы, новенький бумажник (к сожалению пустой), летний костюм, бритва, «чувяки», 2 простыни, нижнее белье, альбом, документы на имя «фининспектора Птицы-на», личная переписка владельца и альбом с его талантливейшими собственноручными рисунками. Оставляю себе аппарат, 1 простыню, переписку, книги, альбом и документы. Остальное идет «пацанятам»!! Загоняю аппарат и простыню, заклеиваю в пакет переписку и альбом и отсылаю по адресу, указанному в документах: «Ленинград, Гри-боедовский канал, дом №…» Предварительно вкладываю записку следующего содержания: — «Сознавая, как дороги для каждого художника произведения его творчества, — возвращаю вам альбом с этими изящными, со вкусом сделанными, набросками, а также — вашу личную переписку, не имеющую ценности для похитителя. Вор».

…О, господи! — сколько радости доставляет каждый украденный чемодан! — Это, как в детстве — шеколадный шар с «сюрпризом»… Улепетываешь с чемоданом, а самому не терпится скорей узнать: — что бы в нем такое могло быть? — А вдруг — золото? А вдруг — «чистоган»? — Чаще всего оказывается — ерунда, «барахлишко», которое важно «загнать» поскорее, еще «парное» с «дельца», пока «штемп» не успел сделать заявки…

Ранним летом 1929 г. отправилась я на свидание на Соловки. Свидание нам предоставили лишь на общих основаниях, по 1 часу в день. Во время моего 10-тидневного пребывания на Соловках, на меня были поданы 2 «рапорта» начальнику Борисову. Один из «рапортов» был составлен вольнонаемным сотрудником Романеком, второй, если не ошибаюсь, заведующею Домом Свиданий — М. Д. Лобановой…

Вернувшись с Соловков, я продолжала заниматься кражами (торговлю газетами я уж больше года как бросила)… Ходила воровать я всегда одна; по крайней мере, засыплюсь — никого не подвешу; а в случае удачи, — делаю сама что захочу — со всею «добычей»…

Благодаря этому у меня также сохранялись хорошие отношения со «шпаной», — не было ни с кем личных счетов… Меня знали из «жулья» немногие, но те, кто знали, — относились с уважением (так по крайней мне казалось). Воры вообще всегда уважают женщину, которая самостоятельно ворует, а не идет на проституцию. А тут, когда шла на риск инвалидка, да еще — совсем одна, — ценили особенно… Под осень «подвзошла» я на Александровском вокзале с двумя чемоданами, и была отправлена в «Бутырки». Тут, на 4-ый день пребывания моего в «Бутырках», я, чтобы внести хоть некоторое разнообразие в бутырские будни — проломила до крови металлической крышкой от «параши» голову надзирательницы, за что была переведена в холодный карцер в «Северной башне»… После 13-тиднев-ного пребывания в «Бутырках» меня вызвали в суд. На суде я так ловко и живо обрисовала как «потерпевшая» переглядывалась с каким-то «интересным» «гепеушником», а я в это время облюбовала и «сработала» два ее «апетитненьких» чемоданчика, перевязанных между собой шнурочком, — что не только весь зал суда, но и сами судьи — покатывались со смеху, и «вынесли» мне всего 1 месяц «принудиловки»…