Читаем Аргументация в речевой повседневности полностью

Таким образом, мы определяем социально-речевую аргументацию как процедуру, состоящую в актуализации языковой единицей в определенном контексте (пока мы можем говорить только о прилагательном в составе адъективно-субстантивного сочетания) имплицитного суждения, имеющего характер социального императива, «знаемого» представителями данного национально-лингвокультурного сообщества, и предписывающего определенную модель поведения в данной ситуации.

<p>3.2.4. Лингвистические маркеры социально-речевой аргументации</p>

При анализе любого лингвистического явления неизбежно встает вопрос о том, каковы методики его анализа и выявления.

Выделенный нами феномен социально-речевой аргументации, как мы уже отмечали, носит характер имплицитного суждения императивного оттенка, «знаемого» на подсознательном уровне всеми членами определенного сообщества. Имплицитность данного феномена обусловливает отсутствие, так скажем, «прямой» методики анализа. Доминантным эпистемологическим принципом здесь выступает интерпретация речежизненного поступка самим лингвистом, дополненная интерпретативными комментариями информантов. Подчеркнем, что данный исследовательский принцип, по сути, лежит в основе большого количества методик, реализуемых в так называемых когнитивно-ориентированных исследованиях (Демьянков 1983, 1985): теория когнитивной метафоры Лакоффа и Джонсона (Lakoff, Johnson 1980), выделение фигуры и фона у Талми (Talmy 2000), стратегический анализ дискурса (Иссерс 2002; Седов 1996; Третьякова 2003), а также самая, пожалуй, широко «эксплуатируемая» методика – методика концептуального анализа (см. критику данной методики в ее «широко употребляемом» варианте (Архипов 2006; Залевская 2005; Колмогорова 2007).

Во-первых, следует отметить, что анализ оценочной составляющей семантики прилагательных светлый и темный в широком диапазоне контекстов позволяет сделать вывод об «аксиологическом постоянстве» данных прилагательных.

По справедливому замечанию Е.М. Вольф, «семантику любого прилагательного можно представить как сочетание дескриптивного и квалификативного аспектов, от нуля дескриптивного смысла у собственных оценочных до нуля оценочного смысла у относительных; между ними находится шкала промежуточных случаев, где по-разному комбинируются не только оценочный и дескриптивный смыслы, но и знаки "+/–"» (Вольф 1981: 394).

Все проанализированные нами употребления прилагательного светлый обладают устойчивым положительным оценочным смыслом: для прилагательного в прямых употреблениях данный смысловой потенциал несколько меньше (пр. 45–46), чем в непрямых, где он стабильно очень активен и высок. Сравните:

(45)Это был светлый уютный кабинет, мало похожий на кабинеты медицинских учреждений, в которых приходилось бывать Ерохину [Высоцкий С. Не загоняйте в угол прокурора // Роман-газета. № 16, 1993. С. 56];

(46)Он считает себя и своих детей и творческими, и верующими, поэтому против того, чтобы мальчики стриглись. Лишь супруга иногда тихонько, чтобы муж не заметил, подравнивает сыновьям их красивые светлые кудри [Российская газета. 23 октября 2003. – http://news.eastview.com].

Формальным показателем присутствия положительного оценочного смысла в семантике данного прилагательного является более яркая положительная оценочность прилагательных, соседствующих с анализируемым прилагательным в цепочке эпитетов к некоторому объекту: оценочное прилагательное красивый (пр. 40), содержащее яркую положительную оценку прилагательное уютный (пр. 39).

(47)Врачи, которые в Бога не верили, а черта не боялись, уклончиво советовали спровадить Савелушку в Москву, в хороший госпиталь, где на каждого найдется управа. Ни Охметьев, ни Настена на это не решились. Видели, как при упоминании о Москве у тихого дитяти взгляд каменел, чернел, будто на светлую головку осыпалось страшное проклятье [Афанасьев А. Зона номер три // Роман-газета. № 13, 1999. С. 32];

Перейти на страницу:

Похожие книги

Агония и возрождение романтизма
Агония и возрождение романтизма

Романтизм в русской литературе, вопреки тезисам школьной программы, – явление, которое вовсе не исчерпывается художественными опытами начала XIX века. Михаил Вайскопф – израильский славист и автор исследования «Влюбленный демиург», послужившего итоговым стимулом для этой книги, – видит в романтике непреходящую основу русской культуры, ее гибельный и вместе с тем живительный метафизический опыт. Его новая книга охватывает столетний период с конца романтического золотого века в 1840-х до 1940-х годов, когда катастрофы XX века оборвали жизни и литературные судьбы последних русских романтиков в широком диапазоне от Булгакова до Мандельштама. Первая часть работы сфокусирована на анализе литературной ситуации первой половины XIX столетия, вторая посвящена творчеству Афанасия Фета, третья изучает различные модификации романтизма в предсоветские и советские годы, а четвертая предлагает по-новому посмотреть на довоенное творчество Владимира Набокова. Приложением к книге служит «Пропащая грамота» – семь небольших рассказов и стилизаций, написанных автором.

Михаил Яковлевич Вайскопф

Языкознание, иностранные языки