Ариадна

Я несла с собой еду и питье да к тому же придерживала рваную шелковую простыню, заменившую мне платье. Срамиться здесь было некого, но подумав, не сбросить ли ее, я поежилась. Остров, еще вчера казавшийся таким приветливым и милым, сегодня враждебно ощетинился сотней скрытых угроз. Опять я проглотила слезы. Если дам им волю, то уже не остановлюсь. Истаю, как Эхо, так плакавшая по тщеславному, холодному Нарциссу, что остался от нее лишь слабый голосок – носится теперь в воздухе. Поэтичная смерть. Безболезненная. На этом острове меня ждет совсем другая.

Я карабкалась по крутой каменистой тропе, и дыхание учащалось. Страхи переполняли меня, и я уже с трудом различала, что впереди, так занят был мой разум, воображая всевозможные ужасы. Мне виделась размазанная по критским пескам плоть и кровь Минотавра, и жадно выпитая вода неприятно плескалась в животе, и кислый привкус желчи поднимался изнутри. Я приложила ладонь к взмокшему лбу, подышала, прикрыв глаза, глубоко и прерывисто. И приказала себе: иди, Ариадна. А подняв голову, едва не рассмеялась от облегчения, потому что наверху, совсем недалеко, увидела домик.

Укрывшись наконец во внутреннем дворе, я благодарно сбросила ношу – бочонок с водой и другие припасы в тенистом уголке. На остров уже спустилась ночь, лишь над самым горизонтом светилась еще янтарная полоска. Я оглядела темное море. Кораблей Миноса не видно, и то хорошо.

Если вдруг Минос узнает, что Тесей возвратился в Афины без меня, станет он, интересно, разыскивать старшую дочь? Это я помогла афинянам – здесь у отца сомнений не возникнет. Мое исчезновение – прямое доказательство соучастия. Но услышав, что Тесей прибыл в Афины единоличным триумфатором, не разделив блестящей славы с невестой, догадается ли Минос, какая судьба меня постигла?

А если он узнает правду – что благородный герой, ради которого я предала отчизну, меня бросил, – узнает даже, что я осталась одна не где-нибудь, а на Наксосе, пошлет ли за дочерью корабль, будет ли так расточителен? Да разве сможет отец придумать для меня пытку хуже изгнания, хуже полного одиночества? Сердце екнуло. Безразличие Миноса будет мне наказанием. Зачем преследовать меня по морям, можно ведь просто бросить здесь, и я, зачахнув в одиночестве, останусь неоплаканной, непогребенной. А если никто не совершит надо мной погребальный обряд, значит, нет мне хода в сумрачное царство Аида. Если – верней, после того как – я умру на этом острове, здесь мой одинокий дух и будет скрываться вечно. Миносу меня возвращать ни к чему.

Двигаясь безотчетно, я повернулась, прошла в дом. Ни звука. Смятая постель, какой я и оставила ее сегодня утром. Я сбросила с себя грязный, изорванный шелк. Забралась в мягкую кровать – ноги и руки ныли от усталости, а сердце сгорало от боли. Бесцельно поводила рукой по тому месту на простыне, где Тесей лежал прошлой ночью, когда я изведала счастье за гранью вообразимого. Завернулась в покрывала, завернулась покрепче, представив, что это руки Тесея. И так лежала, уставившись в пустую, неподвижную ночную тишь, пока не уснула.

Снилось мне, что вижу на горизонте корабль под черными парусами – вырастая, он приближается к острову. Я бегу на берег, распущенные волосы развеваются позади, сердце в груди мучительно скачет. И вот Тесей уже шагает по воде мне навстречу, я бросаюсь к нему, и оба мы мокрые от соленых брызг. Он заключает меня в объятия, окружает теплом, берет под защиту, сжимает все сильней и сильней. Волны вскипают, и я уже с трудом стою на ногах, но Тесей меня держит, и мы ныряем в прохладные зеленые воды. Необоримый океан затягивает нас, но я крепко ухватилась за Тесея и не тревожусь, что мы уносимся, вертясь, все дальше в глубину. Вода смыкается над моей головой, и я с трудом различаю хоть что-то в зеленоватой тьме, но Тесей не отпускает меня, и мне не нужен воздух или солнечный свет, я могу оставаться в холодной пучине сколько угодно, пока он обнимает меня. Но когда я крепче хватаюсь за него, руки мои смыкаются вокруг пустоты – ничего нет, кроме соленой воды, которая заполняет нос и рот, и я отчаянно кричу, пуская беззвучные пузыри под толщей могучего моря, и падаю в черную, как ночь, бездну, одна-одинешенька.

Я проснулась от криков, разрывавших гортань. Сквозь узкое окошко высоко над кроватью в пустую комнату вливался золотистый солнечный свет, но я дрожала, оставаясь во власти безбрежного холодного океана печали, который затопил меня, смыл всякую надежду.

Тесея нет. Тесея нет, его нет, нет.

Идти было некуда, но и в постели оставаться я больше не могла ни минуты. Беспокойная жажда действия охватила меня, я лихорадочно оделась – в то самое шелковое платье цвета бронзы, другого не было. Неподходящий наряд для узницы, или изгнанницы, или как меня теперь назвать – и не царевна, и не пособница, и не сообщница, и не жена.