Ариадна Стим. Механический гений сыска

– Как что? Уже известно, что они почти сразу перебили офицеров и завладели оружием. А что у таких частей на вооружении? Револьверные винтовки. Со штыками. Ну и тесаки, конечно. Раны на теле доктора не похожи на штыковые: штыки зенитных частей либо четырехгранны, либо имеют пилообразную заточку на лезвии, что делает края раны рваными, а что до тесаков, это как изловчиться надо, чтоб здоровым тесаком, в ладонь шириной, человека в грудь колоть семь раз подряд. Да это и неудобно просто, когда можно одним ударом зарубить было. И для уколов тесаком раны слишком узкие. Я бы скорее на тонкий кинжал поставил. Или, скажем, кортик.

Мороков постучал пальцами по мраморной столешнице.

– И это все ваши аргументы? Там что угодно могло случиться. Вместе с солдатами и горожане ворваться могли. Или просто бандиты. Или солдаты у кого-то из офицеров кортик выдернули.

Мороков произнес эту фразу не как предположение. Скорее, чтобы посмотреть, что я на это скажу. Я счел это очень хорошим знаком.

Я не ответил. По кабинету разнесся мелодичный голос Ариадны.

– У доктора были глубокие, до костей, порезы на руках – следы защитных ран. Она пыталась отобрать нож у убийцы. Учитывая, что убитая была военным врачом, ей только по службе полагается уставной семизарядный револьвер и парадная шпага к мундиру. Учитывая, что бунт начался в казармах, она не могла не слышать первые выстрелы в городе. И к тому моменту, как солдаты ворвались к ней в дом, она должна была либо сбежать, либо, вооружившись личным оружием, принять бой.

Машина внимательно посмотрела на графа.

– Я предполагаю, что на доктора должны были напасть врасплох. А с бунтом убийство просто совпало.

Мороков помолчал. Его затянутая в белоснежную перчатку рука забарабанила по столу.

– Звучит надуманно.

Я развел руками:

– Куда менее надуманно, чем убийство доктора солдатами. Я могу написать полиции Оболоцка свои предположения, и, не сомневаюсь, они проведут подробное и тщательное расследование.

– Не тратьте бумагу. Я не дам заниматься смертью Светланы людям, которых не знаю. – Мороков подошел к информационной машине, блестящей хромом и медью, стоявшей за его спиной, и прищурился. Руки графа застучали по многочисленным клавишам, и наконец он покивал себе, увидев высветившиеся на ламповом табло строки.

– Вот что, Виктор, на апрель запланированы испытания нашего сыскного механизма на открытой местности. Инженеры хотят проверить, как машина справится с расследованиями вне привычных ей алгоритмов действий в столице. Так что, думаю, никто не будет против, если я сдвину дату и мы проведем испытания прямо сейчас. Так сказать, на лесистой и болотистой местности. С Парославом я все улажу. Собирайтесь. Завтра вы отправляетесь в Оболоцк. От меня что-то нужно?

– Солдаты. Вы отдадите их нам, в полицию. Для допроса и следствия.

– Мои люди привезут их вам. Но помните, ошибетесь в своей теории, и они снова окажутся у меня. И умрут так, как умерла Светлана.

00101

Мы сидели в допросной комнате сыскного отделения. Показания шестерых солдат уже лежали передо мной. Сейчас шел допрос последнего. Иван Гвоздилов, мужичонка с желтыми от табака усами, испуганно смотрел на нас. Я задавал вопросы, впрочем, не надеясь услышать что-то новое. Показания всех солдат сходились в точности.

– Бунтовали? – уточнил я.

– Бунтовал-с.

– А зачем бунтовали?

– А все бунтовали, а как товарищей-то бросать?

– Из-за чего бунт начался?

– Так из-за капусты и полковника нашего, чтоб Сатанаил филеи его драл со всеми чертями… У нас же карантин был. Ничего вывозить и продавать нельзя. Вот у нашего городского головы купчины Толстобрюкова капуста на складах плесневеть начала. Когда такое у нас случалось, доктор Луччевская брандкоманду всегда направляла и амбары плесневые выжигала с огнеметов, а тут то ли другие дела были у нее, то ли недоглядела… Ну и все. Толстобрюков, пока ему Гигиену огненную не устроили, быстро полковнику капусту и продал по дешевке. Купцу деньги казенные, полковнику барыш, а нам питание. Мы когда на построение мимо кухни шли, видели листы оборванные. На них Гниль была. Не плесень простая. Гниль. Я такую видел на Митяе из третьей роты, когда его в подвале нашли. В общем, с Гнилью листы выкинули, щи сварили, врач, полковником прикормленный, печатью шваркнул, что полный порядок, что плесень на капусте обычная, не опасная, даже, как он сказал, словно на сыре благородном. Уж не знаю, что за сыр такой, но я б его не ел.

– Дальше.

– Мы есть отказались. Полковник тогда прибежал, орать начал, что бунтуем, караул с винтовками привел, арестовывать начал. Ну, мы тогда и не выдержали. Взломали оружейку да и забили полковника прикладами. А потом и доктора, а потом и офицеров, которые к пулеметам кинулись, а потом унтер-офицеров, которые автоматические винтовки достать успели… Потом в город пошли, Толстобрюкова вешать, да он-то сбежал первым, чертопес клятый…