Ариадна Стим. Механический гений сыска

Грозов с сомнением посмотрел на поставленную стюардом тарелку. Он помялся, однако все же решил дать блюду шанс и изящно подцепил мясо. Попробовал. Удивленно хмыкнул и, оживившись, пододвинул тарелку поближе.

– А знаете, изумительно, вот на почтовых дирижаблях почему-то всегда хорошо готовят. Лучше, чем в Оболоцке по крайней мере. – Илья Стимпанович посмаковал кусочек и запил его свекольным вином. – Ах, жизнь прекрасна.

Дирижабль дернулся. Заскрипели отдаваемые тросы. Буря снаружи ослабела, и мы начали взлетать.

Испустив вздох прибиваемого к кресту мученика, купец Толстобрюков широко перекрестился. Стоящий подле него слуга спешно щелкнул чемоданчиком, извлекая большую икону, вытравленную на серебряной доске. Приложившись к ней, купец перекрестился вновь.

Ожили моторы. Зашумела раздвигающаяся крыша воздушного вокзала. Еще один толчок. Полет и первый удар ветра. Винты вышли на полную мощность. За черным окном уже неслись дымные клочья.

Прошла минута, другая, мы прорвали дым, и вокруг вспыхнули огни Верхнего города. Удары ветра ослабли, и ход небесной машины стал плавным.

Наша беседа вновь вернулась к эпидемии и бунту.

– Да, страшные дни были. И странные. Цены летят, точно птицы в самое синее небо, товары гниют на складах, потому что карантин, и из города ничего не вывезти. Заводы закрыты, цеха встали, больница, куда заплесневевших свозят, людьми полнится. Хорошо еще, Светлану как раз в ту пору прислали. Ох, как она порядок-то навела. Брандкоманды заездили по всей губернии, где плесень – там сразу огнемет появлялся. Всех в городе заставила респираторы носить. Бороды всем рубить велела от купцов до дедов, чтоб респираторы нормально к лицам прилегали. Конных городовых поставила по улицам. У нас же воздух чистый, люди к респираторам непривычные, а городовой, как увидит на улицах кого, кто респиратор приспустил, так сразу подскочит и как вытянет нагайкой поперек спины!

– А народ не заволновался?

– Заволновался, конечно. Кто ж такое оценит. А ведь респираторы еще и купить надо. Их ведь продавать стали в лавках в двадцать раз дороже, чем раньше, едва мор начался. Верно, Савва Крестофорович, продавали ведь?

– Продавал, конечно. – Толстобрюков чинно погладил живот. – А как не продавать, раз покупают? Дело-то хорошее. Не зря же я завод респираторный поставил. Теперь и мне прибавка к торговле небольшая, и людям здоровье.

– В двадцать раз дороже!

– Да чья бы корова мычала. По сорок рублев за флакон витальный бальзам со своей фабрики народу пихаете.

Грозов вскипел:

– А по сколько его продавать? Вы знаете, сколько его разработка мне стоила? Я усадьбу и завод свеклокуренный ради этого заложил! И до сих пор еще вложения не окупил!

– И не окупите. Эпидемия-то тогось. Так что быть вам, чую, банкротом скоро.

Рука Грозова сжалась на трости.

– Зато витальный бальзам не давал заразиться здоровым людям, в отличие от респираторов твоих. Там в фильтрах же сено пополам с ватой было!

– А что вата? Лучшая вата там была. Очень хорошая вата. И сено самое чистое. Все по науке.

Грозов раздраженно махнул рукой. Разговор свернул прочь и, как я ни старался, к началу бунта уже не возвращался.

00111

Разошлись мы в одиннадцатом часу. Я планировал еще почитать перед сном в каюте, но свекольное ли вино тому виной или утомление после случившегося в Петрополисе, но стоило мне на секунду прикрыть глаза и прислонить голову к обтянутой кожей спинке дивана, как книга, блеснув золотым переплетом, скользнула из рук на колени, и я пропал, растворяясь в мерном гуле моторов небесной машины.

Проснулся я уже глубокой ночью. Электрические лампочки на потолке были пригашены, едва-едва тепля свои спирали, и теперь каюту заливал другой свет: холодный и мертвенный. Вечный дым Петрополиса остался позади, далеко за кормой дирижабля, и сейчас все кругом освещала полная луна, яркая, словно зенитный прожектор. Я выглянул в окно: внизу, в нескольких верстах под нами, проносились леса и поля, затянутые белым, абсолютно чистым снегом. Зрелище было столь прекрасным, что я невольно захотел окликнуть Ариадну, но вдруг понял, что нахожусь в каюте один.

Забыв про пейзажи, я быстро обулся и, накинув шинель, вышел в коридор. Никого. Только янтарный свет электрических рожков и чернота окованных морозом окон. В каютах обычная для глубокой ночи тишина. Дернув дверь, ведущую на верхнюю палубу, я спешно поднялся по винтовой оледенелой лестнице наверх.

Ариадну я нашел на корме дирижабля. Она была здесь долго, очень долго. Металл ее тонких пальцев уже покрыли узоры инея. Стоя возле перил, она зачарованно смотрела в небо, искристое и полное звезд.

С минуту я просто любовался ею. Затем подошел ближе и аккуратно стряхнул с ее волос снег. Механизм, кажется, так и не заметил этого. Голова Ариадны была поднята вверх. Синие глаза без отрыва смотрели на рассыпанные по черному небу мерцающие звезды.

Мы стояли в тишине, укрытые от ветра тушей дирижабля, и каждый думал о своем.

– Красиво, правда? – наконец спросил я.

Она кивнула. Медленно, будто выходя из забытья.

Мы немного помолчали, и внезапно для себя я продолжил: