Ариадна Стим. Механический гений сыска.

– Виктор, у вас в глазах стоит печаль. – Маша участливо посмотрела на меня. – Это что, из-за Ариадны?

Я с удивлением посмотрел на нее, не понимая, с чем связан такой вывод.

– А из-за чего тогда? Мне просто показалось, что у вас с ней какой-то разлад, вот и предположила.

– Что? Нет, конечно.

– Точно?

– Просто иногда бывают небольшие… недопонимания.

– Какие? Вы не можете рассказать о ней? Я никогда не встречала таких машин и вообще не знаю, как себя с ней вести. Она как посмотрит на меня своими прожекторами, так меня дрожь берет.

Я улыбнулся. Немного поколебавшись, я начал свой рассказ о самой необычной машине, что я встречал в своей жизни. Я говорил долго, рассказывая о наших с Ариадной приключениях в Петрополисе. Однако когда я закончил, то к своему удивлению, увидел в глазах Маши глубокую грусть.

Она поднялась и, пожелав хорошей ночи, пошла к двери. Остановившись на пороге, девушка обернулась ко мне:

– Виктор, вы не услышите меня, но я все равно скажу. Мне кажется, она вас просто использует. – Сказав это, Маша вышла прочь.

10101

Было утро. Сыпя искрами, аэросани мчались по льду, окуривая паром и дымом вставшую реку. С каждой минутой мы уходили все дальше от Оболоцка. Уже исчезли из вида городские дома, пропали раскинувшиеся вокруг города богатые хутора, обнесенные земляными валами и колючей проволокой, скрылись вдали высоченные алюминиевые колокольни.

Вокруг нас сомкнулся густой темный ельник, вплотную обступивший берега неширокой реки. Сомкнулся и уже больше не отступал на все время пути, заключив нас в свой черный коридор. Ни звука вокруг, кроме шума двигателя и свиста рассекающего воздух винта. Ни птицы, ни зверя. Только давящая тьма с обеих сторон и узкая полоска серого, сыплющего ледяной крупой неба над головой.

Как бы ни были быстры аэросани, но мертвая деревня показалась лишь на третий час пути. Я заглушил мотор, подводя транспорт к трухлявому полуобвалившемуся причалу.

Сани встали, и в это же мгновение металл каблуков звонко ударил о лед: Ариадна легко выпрыгнула из кабины. Я шагнул следом, и мы осмотрелись. Никого вокруг, только вдали над провалившимися крышами сгнивших домов поднимается одинокий дымок. Аккуратно взойдя по обледеневшему берегу, мы вышли к главной и, кажется, единственной улице деревни. Нас окружала тишина. Густая, невозможная даже в таком гиблом месте. Ни лая одичавших собак, ни криков ворон. Ничего, только вдалеке изредка звякает металл, точно кто-то волочит по земле толстую цепь.

Мы шли по улице, минуя остовы домов. Окна, затянутые в бурые останки резных наличников, казалось, выпускали из себя тьму. Лишь кое-где дома расступались, открывая пепелища, оставленные огнеметчиками карантинных команд, и только в такие моменты сгустившийся средь белого дня мрак чуть отступал, позволяя мне чувствовать себя спокойнее.

Последний дом, стоящий далеко на отшибе. Тоже гнилой, покосившийся, но явно жилой. Из печной трубы поднимается струйка дымка. Хозяина видно не было, но я заметил, как кто-то на миг прильнул к окну. Меня передернуло. Дешевое, дрянного качества стекло и темнота искажали мелькнувшие там лица, превращая их в перекошенные нечеловеческие хари.

Я постучал тростью по кривому забору. Никакого ответа. Затем еще раз. Громче и требовательней. Ничего. Только в черном зеве раскрытого погреба начала сильнее позвякивать железная цепь.

– За мной держись, – приказал я Ариадне и на всякий случай убрал руку в карман, к револьверу. Мы шагнули во двор, и я снова громко кликнул хозяина. Ничего. Только хрустит снег под нашими ногами. Только в погребе наступает глубокая, не нарушаемая ничем тишина.

Все случилось, когда мы были в десятке шагов от крыльца. Оглушительный лязг разматывающейся цепи и клокочущий, булькающий вой. Из черного зева погреба вырвалось что-то огромное и костистое. Оно неслось на четвереньках, загребая снег бурыми склизкими руками, кашляя, воя и щелкая голыми, лишившимися кожи челюстями.

Я вскинул револьвер, но в тот же момент в проеме погреба появился старик в рваном треухе. Схватив цепь, он что есть мочи дернул ее на себя, а когда тварь рухнула в снег, подхватил дрын и кинулся на нее, обрушивая на ее спину чудовищные удары до той поры, пока тварь, скуля и сипя, не поползла обратно в темноту, пачкая снег темными буро-красными потеками. Только сейчас я понял, что существо на цепи было человеком.

– А ну Митька, а ну не балуй! – Старик погрозил рукой скулящему существу и широко перекрестился на небо. – Увидь, Господи, что не по злобе душевной бил, а только лишь воспитания раба твоего для.

Старик зачерпнул рукой снег и, смотря на нас добрыми и ласковыми глазами, принялся очищать дрын от крови и гноя.