Ариэль

В кабинете Симолина не было заметно ни малейших попыток владельца помещения как-то проявить свою индивидуальность. Стены не украшали фотографии с охоты или рыбалки, какие-нибудь забавные картинки, плакат с Че Геварой или что-то подобное. На полках располагались только папки с делами и скромная библиотека юридической литературы. Симолин предпочитал искать информацию в Интернете. Единственным штрихом, отражающим личность хозяина, можно было назвать разве что заставку на мониторе компьютера, на которой красовался вождь индейского племени сиу в пышном головном уборе из перьев. О том, что индеец был из племени сиу, мне сказал однажды сам Симолин. Позже я слышал от его сокурсников, что он увлекается индейцами Северной Америки и изготовил себе из шкуры лося полное индейское облачение, а кроме того — точные копии индейского лука и стрел. Я не удивился, так как вполне мог представить себе Симолина в этом наряде.

Слухи об этом увлечении быстро разнеслись по отделу, и какое-то время Симолин совершенно терялся перед бесчисленными шутками. Всегда, когда он присутствовал на совещании, какой-нибудь шутник скрещивал руки на груди и заканчивал свое выступление словами: «Угх! Я сказал!» До тех пор пока эта тема не приелась, в отделе при каждом удобном случае звучали такие слова, как Змеиное Жало, бледнолицый, типи, [17]Большой Белый Вождь, Длинный Нож и Желтоволосый.

Симолин не злился, лишь смущенно улыбался. Он обладал очевидной самодостаточностью спокойного, уверенного в себе человека, которого не следует недооценивать. Увлекайся Симолин боксом, он стал бы бойцом, который, оказавшись в нокдауне, неизменно поднимается снова.

— Почему фотографии убитых не передали прессе? — спросил Симолин.

Я рассказал о причинах, приведенных на совещании. Симолина это, похоже, не убедило.

— Мне кажется, что с помощью снимков можно было бы получить полезную информацию. На данный момент мы даже не знаем всех имен и места, где жили остальные убитые.

В этом Симолин был прав. Странно, что у кузена Хамида Таги не оказалось постоянного места жительства. Пару месяцев назад он съехал со своей квартиры в Каннелмя-ки и никому не сказал нового адреса, даже своему брату. Или же Али Хамид не сообщил его жене.

В училище, где числился Таги, его не видели уже на протяжении многих недель, и никто о нем ничего не знал.

Собранная информация о Вашине Махмеде, работнике Али Хамида, лишь подтверждала, что он не имел никакого отношения к делу.

— Если расследование не продвинется, завтра можно опубликовать фотографии.

— К этому времени убийцы уже могут покинуть страну.

И снова Симолин был прав.

— Ничего не поделаешь. Иди домой спать, — сказал я.

— Сейчас пойду.

— Я, во всяком случае, ухожу.

Зазвонил мой мобильник.

— Кафка.

— Это Вивика Мэттссон из Городского театра. Вы заходили утром.

— Да.

Я взглянул на Симолина. Он уже читал следующие показания и бросил через плечо:

— Спокойной ночи.

Я вышел в коридор. Почему-то мне не хотелось, чтобы Симолин слышал наш разговор с Мэттссон.

— Вы просили позвонить, если я что-нибудь вспомню.

— Так… Вы что-то вспомнили?

— Кто-то кричал на мосту… Я только что вернулась с репетиции и по дороге заглянула в киоск. Там было двое мужчин арабской внешности. Они ссорились, и один зло сказал другому: «Маньяк!» Я почти уверена, что слышала на мосту слово «маньяк».

— Еще что-нибудь помните?

— Нет, к сожалению. От меня не много пользы.

— Нам полезна любая дополнительная информация.

— Вы уже знаете, кто убил тех мужчин?

— Нет.

— То есть знаете, но не говорите, да?

В ее голосе слышался упрек.

— Нет.

— А вы не могли бы порасспросить меня… хотя бы совсем чуть-чуть…

— Как-нибудь в другой раз.

— Наверное, вы это говорите всем женщинам.

Я подумал, не зашла ли она по дороге домой в бар. Тем не менее мне показалось, что между нами что-то возникло, хотя это могли быть лишь мои фантазии.

— Извините, я устала и начинаю говорить глупости. Репетиция длилась одиннадцать часов. Надеюсь, вы раскроете дело. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи. — Я бесцеремонно завершил разговор.

Посмотрел на телефон и ощутил себя сухарем-чиновником. Мне уже за сорок, а я так и не научился разговаривать с женщинами.

С минуту я посидел за своим столом, обескураженный беседой с Мэттссон. Затем подключился к Интернету и ввел в Гугле запрос «Вивика Мэттссон».

Потратил минут десять, листая материалы о ней. Выяснил, что она родилась в Таммисаари, единственный ребенок в семье, осталась без отца в двенадцать лет — как и я — и в детстве была озорным мальчишкой в юбке. У нее есть питомец — чемпион собачьих выставок джек-рассел-терьер по имени Оле. Она свободно владеет французским и не замужем.

Я вышел из поисковика и откинулся на стуле. Прошло еще несколько мгновений, прежде чем мне удалось вытряхнуть из головы Вивику Мэттссон.

— Маньяк, — сказал я вслух.

Я отыскал в своей записной книжке номер старого школьного товарища, который больше десяти лет прожил в Израиле. Он свободно говорил как на иврите, так и на арабском.

Ответила его жена и позвала мужа к телефону. После короткого вступления я перешел к делу.