Ариэль

Во время учебы в лицее я вошел в историю секции настольного тенниса как самый одаренный игрок и даже попал в резерв сборной страны. Но когда на горизонте появилась Кармела Мейер с бюстгальтером четвертого размера, мои юношеские руки нашли себе более достойное применение.

Снова я начал заниматься пинг-понгом уже в полицейском училище и сразу вошел в число лучших игроков среди полицейских. Хоть в чем-то превзошел своего старшего брата.

Я забыл о пинг-понге, когда увидел выходящего из зала седого бородатого мужчину с черной тростью, украшенной серебряной ручкой. Я встал так, чтобы он был вынужден практически налететь на меня.

Обернувшись, я изобразил удивление:

— Господин Каплан! Сколько лет, сколько зим.

Каплан плохо видел без очков, но, подойдя поближе, узнал меня:

— Ари! Ты?

— Я, господин Каплан.

— Ты стал очень знаменит. Я горжусь тобой.

Мне всегда нравился Саломон Каплан. Я часто бывал у них в гостях, и всегда меня принимали как родного сына. Если было время обеда или ужина, меня усаживали за стол, если пили чай, то наливали чашку и мне. Я был застенчивым ребенком, но Саломон Каплан и его жена Этель умели сломить мою оборону.

Саломон Каплан был портным, а Этель вела домашнее хозяйство. Она умерла пару лет назад. Это стало тяжелым ударом для Саломона, поскольку его брак с Этель был историей настоящей крепкой любви. Я никогда не слышал, чтобы они ссорились.

Я часто завидовал Дану, но самую сильную зависть вызывали у меня его родители и та любовь, которую они дарили своим детям.

— Несколько раз мелькнуть на экране телевизора — это еще не слава, — скромно сказал я.

— Я о тебе и в газетах читал.

— Это следствие профессии.

Каплан посмотрел на меня чуть укоризненно, самую малость:

— Ари, ты очень редко бываешь у нас в общине.

— Постараюсь исправиться.

— Это правда, тут нас, старых хрычей, может, и многовато, — улыбнулся Саломон.

Я подумал, что самое время перейти к делу.

— Вы ездите в Израиль повидаться с Даном?

— Нет, сил уже нет на эти долгие перелеты. Они, конечно же, очень звали меня переехать туда, но там уж больно суетно и шумно. Все слишком много говорят.

Мне стало смешно. Саломон напомнил мне дядю Дэнниса.

— Дан тоже стал болтлив?

— Нет, сам Дан нисколько, но его жена болтает как заведенная.

— Как у Дана дела, он по-прежнему служит в армии? Я ничего не слышал о нем уже много лет.

— Жалко, вы так дружили… В армии? Нет, сейчас вроде не в армии. Я не очень хорошо знаю, чем он занимается, но у них все хорошо. Прекрасный дом и новый автомобиль. Сын не рассказывает о своей работе, ничего не говорит.

— Он приезжал в Финляндию с семьей?

Добрые глаза Саломона Каплана были удивительно ясны и прозрачны для человека его возраста.

Он слегка прищурился:

— Я приглашал, но он не соблаговолил приехать.

— Я вроде слышал от кого-то, что Дан бывает в Финляндии.

— Ну уж я-то, отец, знал бы, если бы он приехал. Кто такое сказал?

— Да кто-то вроде вскользь упоминал. Было бы здорово снова повидаться с Даном через столько лет.

Каплан посмотрел куда-то мимо меня. На мгновение мне показалось, что сейчас он сообщит что-то важное. Затем он печально сказал:

— Иногда, когда я сижу на кухне и смотрю в окно во двор, мне кажется, что вижу вас, играющих там, и Этель, которая готовит еду к шабату… Этель очень тебя любила…

Я знал это. И то, что ее сын, Дан, боготворил Этель. Дан был мечтой любой матери и любой тещи. Веселый, умный, спортивный и красивый.

Мы познакомились в первом классе. Капланы переехали в Хельсинки из Турку, и Дан начал ходить в еврейскую школу в середине учебного года. Я помню, как Этель привела его в первый раз. Шел дождь, и мы пускали кораблики из пробок от винных бутылок в желобе для стока воды, пересекавшем двор. Дан подошел посмотреть, как мы играем. Казалось, он немного старше. Выяснилось, что мы живем в соседних домах. Мы вместе вернулись из школы домой и с тех пор оставались лучшими друзьями до его отъезда в Израиль.

Саломон Каплан поднял свою палку и направился к двери, слегка подволакивая правую ногу.

Я смотрел ему вслед и ощущал себя в полном дерьме. Я разговаривал с пожилым отцом своего лучшего друга — да еще в синагоге. В Йом Кипур мне действительно было в чем покаяться.

Эли у выхода из синагоги беседовал с Зильберштейном. Я остановился в паре метров от них, дожидаясь, когда на меня обратят внимание.

— Ты уже подумал о нашем разговоре? — спросил Зильберштейн как учитель, обращающийся к наказанному ученику.

— Не успел.

Эли смотрел на Зильберштейна с каменным лицом.

— Иди вперед, Ари, я приду через пару минут.

На улице было холодно. В просвете меж облаков виднелись луна и несколько ярких звезд.

Мне пришлось дожидаться Эли почти десять минут. Мы направились к его «ауди».

Я сел на кожаное переднее кресло. Пахло новым автомобилем. Эли завел двигатель, и машина плавно тронулась.

— У тебя новая машина, — заметил я.

— Купи мою старую. При покупке новой мне дали бы за нее так мало, что я пожадничал ее отдавать.

Старая машина Эли была пятилетним пикапом «БМВ».

— В центре города вечно проблемы с парковкой.

— Купи место для машины.