Ариэль Шарон. Война и жизнь израильского премьер-министра

В той же речи Шарон заявил, что терпению еврейского народа пришел конец, и он решил отказаться от политики сдержанности.

— На протяжении всех последних месяцев, — заявил он в заключение, — мы предпринимали все возможное, чтобы достигнуть с палестинцами соглашения о прекращении огня, и все наши попытки провалились из-за нежелания палестинцев прекратить этот огонь, остановить своих террористов. Палестинский террор продолжается, он не прекращался даже на один день! И потому кабинет по вопросам безопасности принял решение использовать все имеющиеся в нашем распоряжении средства для обеспечения безопасности граждан Израиля. С этого дня мы будем полагаться только на самих себя!

Это было то заявление, которого от Шарона давно уже ждали уставшие жить в постоянном страхе и тревоге за свою судьбу и судьбу своих близких израильтяне.

Однако никаких конкретных шагов за этими угрозами Арика не последовало, да и не могло последовать. Во-первых, потому что Джордж Буш сразу после «Чехословацкой речи» немедленно созвонился с Шароном и с раздражением заметил, что говорить Арик волен все, что ему придет в голову, но если он попробует реализовать свои планы на деле и помешать его войне с Афганистаном, то Израиль может забыть и об американской финансовой помощи, и о поддержке со стороны США в ООН, и это будет только началом. Во-вторых, по той причине, что входившие в состав правительства министры от «Аводы» по-прежнему считали неприемлемыми какие-либо военные операции против палестинцев и уповали на те тайные переговоры, которые продолжал вести с Ясером Арафатом министр иностранных дел Шимон Перес.

В результате вместо ожидающихся после «Чехословацкой речи» бомбардировок Газы и Рамаллы Шарон решил сделать по отношению к палестинцам еще один жест доброй воли: вывести израильскую армию из кварталов Абу-Снена и Харат а-Шейх — последних двух арабских кварталов Хеврона, контролировавшихся ЦАХАЛом. Именно из квартала Абу-Снена и был произведен выстрел, убивший маленькую Шальгевет Пас.

Первым, кто выразил недовольство этими планами премьер-министра, стал начальник генштаба Шауль Мофаз — он утверждал, что в случае выхода ЦАХАЛа из этих районов, жизнь обитателей Еврейского квартала города будет находиться в постоянной опасности и армия не сможет их эффективно защищать.

Вслед за Мофазом выступил Нетаниягу: он напомнил, с каким огромным трудом после данных Пересом обещаний Арафату ему удалось добиться более-менее приемлемого соглашения по Хеврону, гарантирующего относительную безопасность живущих в этом городе евреев. «И вот после убийства Шальгевет Пас, после того, как стало ясно, что палестинские снайперы могут убивать евреев через окна их домов, Шарон хочет отдать палестинцам еще два квартала, чтобы приблизить этих снайперов к еврейским домам!» — с горечью сказал Нетаниягу.

И, само собой, министры от «Ликуда» решили дать бой Шарону на ближайшем заседании правительства. Шарон отбивался, как мог. Когда его клятвенное заверение, что в случае, если в Еврейском квартале Хеврона будет убит хоть один еврей, армия немедленно снова займет Абу-Снену, не помогло, он перешел на личности.

— Я прекрасно знаю, с чьего голоса ты поешь! — оборвал он возмущенное выступление министра просвещения Лимор Ливнат.

— Ты бы лучше занялся своим министерством. Всю свою политическую карьеру ты только говоришь, пора бы уже что-то и сделать! — заявил он в ответ на выпады министра внутренней безопасности Узи Ландау…

Выходило, что, несмотря на свои недавние грозные заявления, Шарон продолжает подчиняться американскому давлению и осуществлять «политику сдерживания». Возмущенные этим фактом лидеры блока «Наш Дом — Израиль»-«Национальное единство» Авигдор Либерман и Рехаваам Зеэви 16 октября подали Ариэлю Шарону письма о своей отставке.

Согласно закону, их отставка должна была вступить в силу через 48 часов, но именно в эти часы и произошло событие, кардинальным образом изменившее ход истории на Ближнем Востоке.

Засиживавшийся в своем кабинете до поздней ночи министр туризма Рехаваам Зеэви обычно после работы отправлялся не к себе домой, в город Рамат ха-Шарон, а в иерусалимскую гостиницу «Хаят», где его уже ждала жена Яэль. Переночевав в этой гостинице и позавтракав с женой, Зеэви отправлялся на работу — в Кнессет или в министерство. Зная, какую ненависть питают к нему арабы, спецслужбы настойчиво предлагали Зеэви своих сотрудников в качестве телохранителей. Но Зеэви каждый раз в самой резкой форме отказывался от этих предложений.

— То, что меня в моей стране должны сопровождать телохранители, кажется мне унизительным, — объяснял он. — Ну, а если кто-то все-таки осмелится на меня напасть, то мой пистолет при мне!

При этом он выразительно хлопал по висевшей у него на поясе кобуре и, глядя на этого бывшего боевого генерала, сохранившего и в свои семьдесят с лишком лет необычайную подтянутость и бодрость, трудно было усомниться, что в случае необходимости он и в самом деле сможет достойно воспользоваться своим оружием.