Ариэль Шарон. Война и жизнь израильского премьер-министра

Последующие события показали, что, уйдя из «Ликуда», Шарон решил сделать все, чтобы разрушить эту партию до основания и затем просто присоединить то, что от нее останется к «Кадиме». Во всяком случае, те, кто остался верен «Ликуду» не без оснований подозревали, что в различных структурах партии продолжают действовать сотни тайных «агентов Шарона». А выдвинувшие свои кандидатуры на назначенных в спешном порядке выборы нового лидера «Ликуда» Сильван Шалом и Шауль Мофаз не скрывали, что намерены в случае своей победы начать с Шароном переговоры о вступлении в коалицию с «Кадимой». То, что тот же Мофаз, баллотируясь на пост лидера «Ликуда» действовал по поручению Шарона, стало ясно 15 декабря, когда он, поняв, что не имеет никаких шансов на победу, заявил о своем присоединении к «Кадиме»…

В итоге на праймериз в «Ликуде» победил Биньямин Нетаниягу, но ему пришлось возглавить совсем другую — ослабленную и с моральной, и с политической, и с финансовой точки зрения партию.

Премьер-министр Ариэль Шарон тем временем был активно занят разработкой основных программных и уставных документов своей партии. И в ее первоначальном уставе было предельно ясно записана, что партия «Кадима» является партией, созданной Ариэлем Шароном, являющимся ее лидером и занимающим первое место в ее предвыборном списке. Никаких иных вариантов не предполагалось. А потому возникало впечатление, что и сам Ариэль Шарон, и его окружение полагают, что он вечен и неподвластен тем неумолимым биологическим законам, которые распространяются на всех остальных смертных.

Увы, это довольно распространенное среди диктаторов заблуждение…

Глава 14. Сон

18 декабря 2005 года Ариэль Шарон закончил работу непривычно рано — в десять часов вечера. К этому времени канцелярия премьер-министра уже опустела — сотрудники разошлись по домам и в канцелярии, помимо охраны, оставалось лишь его секретарша. Вызвав ее по внутреннему телефону, Шарон попросил подать ему машину, а заодно, как обычно, передал ей листок с кратким планом работы на утро следующего дня. Пробежав по нему глазами, секретарша Шарона обратила внимание на то, что у премьера изменился почерк — обычно предельно четко выписываемые им буквы на этот раз почему-то расползались, и у них появились совершенно нехарактерные для Шарона «хвостики».

— С вами все в порядке, господин премьер? — спросила она, встревожившись.

— Что? — переспросил Шарин, казалось, на минуту задремавший за столом. — А, да, все в порядке… Разве что немного устал… От всего устал… Могу я иногда позволить себе устать?

Сев в машину, Шарон велел везти его не в свою официальную резиденцию, а домой, на ферму «Шикмим», и это тоже было странно — рабочая неделя только начиналась, и с воскресенья по четверг премьер обычно ночевал в Иерусалиме. Странным было вообще все — и то, что Шарон не спросил по своему обыкновению шофера, как у него дела и что нового в семье, и то, что на вопрос, как прошел день у самого премьера, вместо того, чтобы по обыкновению отшутиться, Шарон пробормотал что-то невнятное… Оторвав взгляд от дороги и оглянувшись на сидевшего сзади премьер-министра, водитель побледнел: Шарон всем своим огромным телом накренился в сторону, глаза его были закрыты, и он как будто силился что-то сказать, но не мог…

В панике шофер связался с личным врачом Шарона профессором Болеславом Гольдманом. Тот велел немедленно везти его в иерусалимскую больницу «Адаса Эйн-Керем», и сам на полной скорости помчался туда же.

Когда лимузин премьера подъехал к больнице, Шарон был без сознания, и в приемный покой его пришлось вносить на носилках. Еще спустя десять минут вся территория «Адасы Эйн-Керем» была оцеплена полицией, а сотрудники службы по охране высокопоставленных госслужащих контролировали все входы и выходы в больницу. Вскоре в нее прибыли оба сына Ариэля Шарона, секретарь правительства Исраэль Маймон и адвокат Дов Вайсглас, а затем и целая бригада журналистов, до которых дошли слухи о происшедшем.

К этому времени Маймон и Вайсглас уже успели созвониться с Эхудом Ольмертом, для которого сообщение о внезапной болезни Шарона прозвучало как гром с ясного неба. Трудно сказать, что взволновало Эхуда Ольмерта в тот момент больше — судьба Шарона или судьба созданной Шароном партии «Кадима», с которой Ольмерт уже связал все свое политическое будущее. Как бы то ни было, Ольмерт решил, что главное в данной ситуации не подаваться панике и делать вид, что ничего страшного не происходит.