Ария Маргариты

Валерка, конечно же, долго упирался и морщил нос, не желая озвучивать выражение «дать пинка под зад!», хотя это и не было любимой грубиянами-американцами фразочкой «поцелуй меня в задницу». Но, кажется, со временем Кипелыч привык и к «пинку», Мои же любимые строчки в этой песне: «Я не состарюсь никогда, в крови огонь, а не вода/А не по нраву я кому-то — мне плевать/ Колеса есть, и есть друзья: горячий ветер и гроза/ Пока не сдохнем, по дороге будем гнать!». (Наверное, эта любовь и прочие, довольно странные для дамы моего возраста привязанности дали повод одному злобствующему гражданину обозвать меня в Интернете «старой взбесившейся маразматичкой». Ну, не такая я уж и старая, не такая я уж и взбесившаяся, и не такая я уж и маразматичка.)

«Беспечный ангел» получился из песни «Going To The Run» древней голландской группы GOLDEN EARRING, которая была основана в 1964 (иногда в энциклопедиях указывают 1967 год) и о которой сегодня мало кто знает. Впервые я услышала о них несколько жизней назад на полуподпольной лекции о зарубежной массовой культуре в Театральном музее имени Бахрушина. Мы ходили туда с подружкой, владевшей примерно 10-ю иностранными языками, не меньше, слушать удивительные рассказы об итальянской опере, и как-то раз решили задержаться на лекцию о западной массовой культуре. Там-то нам и показали слайд, на котором были запечатлены смуглые парни-красавцы с длинным хаером и сережками в ушах. Мы не стали разглядывать, у кого в каком ухе болтается украшение — в левом или правом — и заморачиватъся на излюбленную сегодня тему, кто из группы педераст, а кто нет. В те времена даже тем таких не возникало.

У СЕРЕГ песня была еще сентиментальнее, чем получилось у нас, повествование там начиналось с того, что (приблизительно):

Я бы мог держать пари
В рождественскую ночь,
Будь он даже на краю земли.
Позвонил бы все равно,
Он был везде и всегда своим…

Короче, воспоминания об идеальном друге, о котором может мечтать любой среднестатистический человек: коня на скаку остановит, а даму отстранит от этой сложной партизанской задачи, в горяшее бунгало войдет… Я, правда, не знаю, как такой описанный в розовато-перламутровых тонах персонаж мог считаться вожаком какого-нибудь байкеровского племени. Если он не надирался, как извозчик, не громил пивнушки, не пугал своими мотопробегами целые города, не вытатуировывал своим подружкам на ягодицах в качестве рабского клейма название тарахтящей группировки, не закидывался всякими таблетками, не курил траву… Наконец, не применял «стингеры» против своих идейных противников, как это делали байкеры, кажется, в Дании…

Салонным дамочкам такой паинька и мог бы запудрить мозги, и они могли бы считать основным его достоинством умение «давать команду братьям, вверх поднимая кулак». А уж описание друга-байкера, танцующего как Бог в гостиной, да еще при свечах… Сродни свежему тульскому прянику. Хотя, конечно, все эти романтические потуги выполняют почетную задачу создания образа положительного героя, столь необходимого юному поколению на фоне шайки разнузданных киллеров, упырей и роботов-пришельцев.

Существовало несколько вариантов первых запевов песни.

Например:

Этот парень был из тех,
Кто просто любит жизнь,
Он мог выпить за чужой успех,
И за свои ненужный риск…

Он был не прочь закрутить роман,

Но о победах молчал,
И гнал свой байк, прорубая туман,
Как говорят, сплеча.

Ив гостиной при свечах

Он танцевал как Бог,
Но зато менялся на глазах,
Только вспомнив шум дорог.

Он звал себя «Дикий Ангел»,

И подавал братьям знак —
Вдохнуть опять запах странствий.
Десятки раз было так!

или