Происшествия тревожили высшие круги испанского общества. Они не могли позволить, чтобы Мадрид приобрел репутацию города, в котором убивают ученых. Председатель муниципального совета Мадрида Луис де Маричалар уже несколько раз звонил Манторелье, и тон его голоса при этом постепенно менялся с любезного и уважительного на почти угрожающий. Сегодня утром ему позвонил председатель совета министров Эдуардо Дато, и если в ближайшие недели ситуация не изменится, ему в конце концов позвонит сам король Испании Альфонс Тринадцатый.
В кабинет постучали, но не успел Манторелья что-то ответить, как дверь отворилась и – в лучах ворвавшегося из коридора яркого света – появилась его дочь Алиса. Манторелья почувствовал резкую боль в глазах и поспешно прикрыл их ладонью.
– Дорогая, сколько раз тебе говорить, чтобы ты не открывала дверь так широко? Я не люблю яркого света, – сердито проворчал Манторелья.
Алиса подошла к отцу, взяла его руку и внимательно посмотрела на него. Ее прекрасные зеленые глаза обладали способностью проникать прямо в душу. Выразительность этих глаз напомнила Манторелье о его покойной жене… Алиса улыбнулась, и Манторелья невольно улыбнулся ей в ответ. Она наклонила голову, и ее волосы, собранные в два пышных пучка, позолотил падавший из коридора яркий свет. Манторелья погладил дочь по волосам, и она снова подняла голову.
– Папа, мне не нравится, что ты сидишь один в темноте. Темнота навевает грустные воспоминания.
– Яркий свет меня раздражает. Возможно, долгие годы службы на Кубе отразились на мне таким вот образом.
Алиса, выпустив из рук руку отца, показала жестом на дверь.
– К тебе пришли.
– Мне не нравится, когда посетители приходят ко мне позже пяти часов. Почему ты не сказала, что я занят и не могу принять? – недовольно проворчал Манторелья.
– Так ведь это наш старый друг Геркулес и его новый помощник.
– Я прождал их все утро в комиссариате, а они явились сейчас и сюда, – не мог унять свое недовольство Манторелья.
– Сказать им, чтобы заходили?
– Ну конечно. Но сначала, пожалуйста, отдерни шторы, хорошо?
Алиса отдернула тяжелые шторы, и июньское солнце вмиг заполнило самые дальние уголки огромного кабинета. Деревянные панели, которыми были покрыты стены, моментально его впитали, и их оттенок из мрачновато-черного превратился в медовый. Стол Манторельи был загроможден различными документами, сложенными в несколько высоченных стопок. Алиса вышла из кабинета, но через пару минут вернулась в сопровождении двух мужчин. Геркулес шел рядом с ней, дружески о чем-то болтая, а Линкольн плелся за ними. С расстояния в несколько шагов он видел белоснежную кожу шеи Алисы, которая проглядывала между локонов ее волос, и часть ее щеки, когда женщина поворачивала голову. Вдруг Алиса обернулась и посмотрела на него в упор. Их взгляды на несколько мгновений пересеклись, а затем они оба опустили глаза.
– Добрый вечер. Извините, что мы явились к вам в такое время, но все утро и большую часть дня мы пытались добиться встречи с австрийским послом – к сожалению, безрезультатно, – начал Геркулес.
Манторелья жестом пригласил их садиться. Алиса вышла из кабинета, оставив мужчин одних.
– Посол категорически отказался предоставить нам записи фон Гумбольдта, – сообщил Манторелья. – Не знаю, что нам теперь и делать.
– А по какой причине он отказал нам в доступе к записям профессора? – поинтересовался Геркулес.
– Ему не нравится то, каким образом мы проводим расследование. Он хочет, чтобы мы передали профессора ему для незамедлительной отправки в Австрию. Посол возлагает большие надежды на одного тамошнего доктора – некоего Карла Юнга.
– Это ученик Зигмунда Фрейда, – вставил Геркулес.
– Не знал, Геркулес, что вы интересуетесь психиатрией.
– Да нет, я не очень-то интересуюсь, но в последние несколько лет я читал кое-что по криминологии. Фрейд не имеет к ней прямого отношения, однако я все-таки прочел несколько книг этого австрийского психиатра.
– Мы отклонились от главной темы нашего разговора. Самое главное для нас сейчас – это то, что мы не можем получить доступа к записям профессора.
– А записи профессора Аруэ у вас есть?
– Я их как раз и просматривал перед вашим визитом, – сказал Манторелья, кладя правую руку на листки бумаги на столе. – Но толку от этого почти никакого. Написано на грамотном французском языке, но очень много непонятных терминов, и…
– Этот профессор – филолог, специалист по индоевропейским языкам, – заметил Линкольн.
– Я это знаю. Однако мне непонятно, какое отношение ко всему произошедшему имеет его профессия. А может, всему виной изнурительная жара? От такой жары кто угодно может тронуться рассудком.
Геркулес поднялся со стула и схватился за его спинку. Манторелья и Линкольн внимательно посмотрели на собеседника: его лицо слегка исказилось, словно он делал над собой какое-то усилие.
– Извините, я вас на секунду оставлю. Пожалуйста, продолжайте разговор без меня.