Арийский мессия

И увидел я другого зверя, выходящего из земли; он… творит великие знамения, так что и огонь низводит с неба на землю перед людьми. И чудесами, которые дано было ему творить перед зверем, он обольщает живущих на земле, говоря живущим на земле, чтобы они сделали образ зверя, который имеет рану от меча и жив. И дано ему было вложить дух в образ зверя, чтобы образ зверя и говорил и действовал так, чтобы убиваем был всякий, кто не будет поклоняться образу зверя. И он сделает то, что всем, малым и великим, богатым и нищим, свободным и рабам, положено будет начертание на правую руку их или на чело их, и что никому нельзя будет ни покупать, ни продавать, кроме того, кто имеет это начертание, или имя зверя, или число имени его. Здесь мудрость. Кто имеет ум, тот сочти число зверя, ибо это число человеческое; число его – шестьсот шестьдесят шесть.

Апокалипсис, 13:11–18

Пролог

Пятно расползалось по выложенному большими деревянными плитами полу, пока наконец не приняло форму круга. Рядом с широким письменным столом, освещенным светом посеребренной лампы, замер в странной позе профессор фон Гумбольдт: он сидел на корточках, слегка приподняв голову так, словно смотрел прямо перед собой. Однако он никуда не смотрел: из его пустых глазниц сочилась густая ярко-красная кровь, которая струилась по его щекам, пропитывала его русую с проседью бороду, стекала по жесткому воротничку рубашки и, просочившись под одеждой, капала с рукавов и штанин на пол.

В это вечернее время в зале Сервантеса Национальной библиотеки Испании обычно никого не было. Библиотекари прекратили искать на стеллажах заказанные читателями книги и рукописи и теперь упорядочивали заказы на следующий день и ставили обратно на полки возвращенные посетителями книги. Профессор фон Гумбольдт обычно засиживался в Национальной библиотеке допоздна, пока вахтер с лампой в руках не начинал ходить по помещениям, гася в них свет. Поэтому никто не обратил внимания на этого немецкого профессора, пока вахтер, уже заканчивая свой обход, не обнаружил его в той странной позе, которую я описал вам выше. На столе лежала рукопись под названием «Roteiro da Primeira Viagem de Vasco da Gama»,[1] открытая в том разделе, где повествовалось о прибытии португальцев во главе с Васко да Гамой в Индию. Рядом с рукописью виднелось несколько книг о жизни и путешествиях этого великого португальского первооткрывателя. Однако данное обстоятельство мало о чем говорило, потому что изучение биографии португальского моряка, жившего в конце XV века, вряд ли могло иметь какое-либо отношение к тому жуткому состоянию, в котором пребывал в тот момент профессор фон Гумбольдт. Ибо, уважаемые господа, профессор не был мертв.

Членовредительство, совершенное еще одним профессором несколькими неделями ранее в том же здании, конечно же, встревожило руководство Национальной библиотеки. То, что два профессора нанесли себе увечья в подобном учреждении, не могло быть просто случайностью. Первый такой инцидент, впрочем, все же был принят за случайность, и руководство библиотеки не стало обращаться в полицию. Этот первый инцидент произошел с профессором Майклом Прустом – широко известным антропологом. Пруст свалился со ступенек крутой лестницы-стремянки в зале номер два и, падая, откусил себе язык, после чего тот выскочил у него изо рта и, вращаясь в воздухе, шлепнулся на один из читательских столов.

Расследованием – причем неофициальным – этих весьма странных и неприятных инцидентов занялся некто Геркулес Гусман Фокс. Вы, возможно, зададитесь вопросом, а с какой стати он стал это делать. Примерно таким же вопросом задался и полицейский Джордж Линкольн, когда получил от Фокса телеграмму. Линкольн и Фокс уже более десяти лет не виделись и не получали друг от друга никаких известий. Они познакомились в Гаване всего лишь за пару дней до того, как между их странами началась война, однако это, как говорится, уже совсем другая история.