Иными словами, все построения Вашкевича служат ярчайшей иллюстрацией того, как современный человек конструирует историю, исходя из окружающей его реальности, а затем опирается на эту искусственную конструкцию для предсказания будущего. При этом становится понятным смысл теории циклизма – ведь если история совершается циклами и без конца повторяется, то имеются все основания мечтать о грядущем восстановлении Русской империи! Мало того, если первоначальное человечество было однородным (вспомним о «едином арабском языке») и не делилось на отдельные этносы, то можно рассчитывать на исчезновение этносов в будущем (Вашкевич 1994: 181). Впрочем, о том, будет ли это единое человечество русскоязычным или арабоязычным, автор многозначительно умалчивал.
Мысль о древней Русской империи и о русских как первонароде, идущая от переосмысленного эзотерического подхода, пришлась по нраву многим писателям-почвенникам. Высот мегаломании она достигда в творчестве бывшего инженера, писателя Ю. Д. Петухова, который никак не мог смириться с мыслью о сложении русского народа в лесной зоне Восточной Европы – ему это казалось унизительным, и, движимый ущемленным национальным чувством, он отправлял «древних русов» в Средиземноморье, где якобы и лежала их истинная прародина. При этом он настойчиво требовал переписать школьные учебники, где, по его мысли, «древних русов» следовало изобразить создателями всех основных древних цивилизаций (Петухов 1998в: 14) вплоть до объявления Египта истинной колыбелью «русов» (Петухов 1998в: 37–47).
В творчестве Петухова на «историческом» поприще выделяются два периода. В 1980 – 1990-х гг. он всячески стремился отождествить праиндоевропейцев со «славянами» («праславянами»). Затем, совершив поездки по странам Ближнего Востока и Египту, он начал настаивать на том, что палеолитические кроманьонцы и были «исконными русами»; якобы у них сложились праязык и культурные традиции, которые в наиболее чистом виде унаследовали русские, и якобы именно «русы» составляли ствол («белую расу»), от которого постепенно отпочковывались самые разные народы. Понимая политическую подоплеку такого подхода, Петухов не уставал подчеркивать свое неприятие расизма и шовинизма. Он даже утверждал, что русским такие чувства чужды в силу их природной «открытости» и «всечеловечности»: «Суперэтносу русов изначально и на протяжении всей его 40-тысячелетней истории не были ведомы установки расизма, национальной или видовой нетерпимости» (Петухов 2001: 387). Иными словами, Петухов верил в национальный характер и придавал ему необычайную устойчивость, делая его фактически генетическим наследием. В итоге, на словах отвергая расизм, на деле в своих «этнологических исследованиях» он исходил именно из расовой теории. Причем если в своих первых книгах он еще пытался это всячески вуалировать, то в самых последних уже вовсе этого не скрывал.
В трудах Петухова нетрудно обнаружить влияние теории этногенеза Л. Н. Гумилева, и это не случайно. Ведь, по словам самого Петухова, он выработал основы своего «метаисторического подхода» в начале 1980-х гг., то есть тогда, когда депонированная в ВИНИТИ рукопись Гумилева с феерической скоростью расходилась по стране в десятках и сотнях ксерокопий и широко обсуждалась, в особенности, в кругах советской научно-технической интеллигенции. Именно тогда многих поразила мысль о фундаментальной роли этноса в истории, что и определило сдвиг немалого числа интеллектуалов к расовой парадигме.
В конце 1980-х гг. Петухов задумал написать серию книг под претенциозным названием «Подлинная история русского народа. 12 тысячелетий». Первая из этих книг, вышедшая в 1990 г. и дважды переизданная впоследствии, была посвящена «загадке индоевропейцев». В ней автор не только объявил славян «прямыми наследниками древних индоевропейцев», якобы непрерывно живущими на территории индоевропейской прародины и в наиболее чистом виде сохраняющими фольклор и религиозные представления индоевропейцев, но недвусмысленно отождествил ядро праиндоевропейцев с праславянами. Мало того, уже тогда у него возникла смутная идея о том, что истоки этого «ядра» надо искать еще в доиндоевропейской древности (Петухов 1990: 51, 276–278, 282; 1998б: 226–229)213.