Арийский миф в современном мире

Трудно не заметить в этой идеологии разительных параллелей с нацизмом. Не случайно Безверхий был буквально зачарован образом свастики и везде, где возможно, отмечал ее наличие в древних культурах (Безверхий 1993: 10, 57, 67). Впрочем, всем нынешним неоязычникам свойственно подчеркивать значение свастики как арийского или, уже, славянского символа солнца и добра (Бойков 1992; Из глубины… 1993; Болотов 1993; Антоненко 1994: 30; Авдеев 1994: 48–49; Именослов 1994: 59; Глоба Т. 1994а: 32–33; Платов 1995а: 161; 1995б: 91; Кандыба Д. 1995: 115; Кандыба В. 1997а: 8, 90; Комлев 1995; Колосов 1995: 9; Скуратов 1995: 33; Данилов 1996: 61, 69–70, 88; Бобрик 1998: 70; Истархов 2000: 140–142; Суров 2001: 382–400)232. К свастике неравнодушны и другие радикальные русские националисты, например А. П. Баркашов, который, тем не менее, стремится ассоциировать себя с православием (Баркашов 1994а: 64–66; 1997). Так как свастика по своему происхождению связана с дохристианской и нехристианской символикой, склонность Баркашова к православию следует считать не более чем политическим жестом. По своему мировоззрению он как был, так и остается неоязычником. Не случайно языческий смысл свастики РНЕ постоянно подчеркивается одним из его поклонников (см.: Тарунин 2009). То же отмечали и последователи А. Хиневича (Хиневич 1999б: 176–177).

Что же касается раннесредневековой восточнославянской и древнерусской традиций, то для них свастика никогда не служила сколько-нибудь значимым символом (Лесман 1999). В славянской культуре можно найти множество разных символов, но даже в качестве символа солнца свастика была далеко не единственной – имелись и другие еще более популярные, например разнообразные виды крестов, в том числе заключенных в круг (Берегова 2007)233.

Правда, сегодня некоторые авторы пытаются утверждать иное, обрушивая на читателя массу несистематизированной информации об использовании свастики в разные эпохи в различных районах мира, даже не пытаясь проводить контекстуальный и типологический анализ, обсуждать хронологию и исторические связи, исследовать различные смысловые значения (Хиневич 1999б: 155–184; Кутенков 2008; Тарунин 2009). Примечательно, что, пытаясь найти свастику у древних славян, Р. Багдасаров приводит лишь единичные примеры, причем, вопреки ему, не все они связаны именно со славянами (Багдасаров 2001: 179–180).

Первым из национал-патриотов, кто попытался реабилитировать свастику, был В. К. Демин, редактор монархической газеты «Земщина». Начав свою статью гимном Кресту как важнейшему христианскому символу, ниже Демин объяснил, что под Крестом имеется в виду свастика, которая якобы почиталась христианами с древности. Тогда этот символ называли «гаммированным крестом», и он якобы символизировал Христа распятого или Христа-победителя. Кроме того, демонстрируя свою «эрудицию», Демин доказывал, что якобы все язычники от Адриатики до Тихого океана широко использовали символ свастики. Где-то он вычитал, что, по преданию, Ной оставил сыновьям символы: шестилучевую звезду – Симу, а крест с загнутыми концами – Иафету. Якобы именно поэтому свастика стала едва ли не главным символом у потомков Иафета – индоевропейцев, или арийцев. Но те впали в язычество и забыли древний смысл символа. Однако после распятия Христа именно они стали истинными христианами. Вместе с тем у «белой расы» символ свастики сохранился, хотя она и распространилась далеко за ее пределы.