Арина

В это время затрезвонил телефон, и Костричкин, раньше чем взять трубку, подумал, кто бы мог сейчас ему звонить, потом глянул на часы и подпрыгнул в кресле: прошло, оказывается, уже более получаса, а кудлатый все не давал о себе знать. «А вдруг он решил еще подстричься, помыть голову…» — рассудил сменившийся в лице Костричкин и, не подняв трубку, скорее вышел в зал. Но кудлатого там уже не было, Катя теперь подстригала мальчишку лет десяти, и Костричкин, ни минуты не мешкая, отправился искать беглеца.

Придя в пивную, он осмотрел все столы в залах, потолкался у прилавка, где меняли монеты и продавали соленые хлебные палочки, конфеты, папиросы с сигаретами, обшарил глазами подоконники, на которых сидели некоторые посетители, но кудлатого нигде не было. И все-таки Костричкин не терял надежды отыскать его, не хотел он никак верить, что тот, имея в кармане три с лишним целковых, мог миновать это заведение.

Потом он вышел на улицу, покрутился суетливо перед пивной, где, прежде чем отправиться домой, многие любят постоять, поговорить с собутыльниками, а не то и просто с незнакомым, оказавшимся рядом. На этот раз тут было человек десять; разделившись по двое, по трое, они вели разные речи, по-пьяному замедленно и неуклюже размахивая руками. Один, изрядно пошатываясь, положил руку на плечо Костричкину, еле ворочая языком, попросил у него огоньку. Он дал ему прикурить и, не желая вступать с ним в разговор, прошел на сквер, что примыкал к пивной, и тотчас увидел там кудлатого.

Он сидел под яблоней с лысым мужчиной и, перекатывая в зубах потухшую папиросу, что-то ему рассказывал. Рядом на траве валялись бутылка из-под водки, огрызок развернутой конфеты и фольга от плавленого сырка. Увидев все это, Костричкин едва не расплакался, так жалко ему стало по-глупому выброшенных денег, так обидно было, что кудлатый его охмурил. Понимая бесполезность какого-либо с ним разговора, поскольку тот был уже пьян, Костричкин в то же время не мог не пригрозить ему и решительно подошел к кудлатому, но, приметив, как широк в плечах его собутыльник, отказался от своего намерения, совсем тихо промямлил:

— Не ожидал от тебя такого фокуса, приятель…

Кудлатый хоть и был пьян, а тут же признал Костричкина, с силой хлопнул себя по коленке, расхохотался и, толкая плечом собутыльника, заплетающимся языком заговорил:

— Во дела, брат!.. Знаешь, Петро, какая краля меня брила сегодня?.. Прямо глаз не оторвешь!.. Я сидел и дышать боялся… А как она бреет!.. Веришь, будто ангел небесный… ручками меня своими гладила… Во!.. Слышь, Петро, а этот карлик, — он показал пальцем на Костричкина, — на такую кралю… клепает… и все тебе… Она, понимаешь, за нос меня не хватала… а вот пришел… Ты скажи, он что, ненормальный?.. А может, псих?.. Чего это он стоит и ждет?.. Деньги его все равно плакали… Ну где я возьму ему четыре рубля?.. Слушай, ты через два дня приходи, — сказал он Костричкину, прислоняясь спиной к яблоне. — Я тебя так накачаю, на карачках не уползешь, понял?.. А сейчас я на мели, веришь?.. — Он повалился на траву, вывернул карманы брюк, разводя руками, пояснил: — Видишь… пусто…

Его собутыльник, до этого молчавший, осоловело поглядел на Костричкина, почесывая лысину, угрюмо спросил:

— А ты кто такой?.. Тебе чего, собственно, тут надо?.. Микола, перед кем это ты карманы выворачиваешь?.. Он кто тебе, батька родной?.. Давай мы ему мозги выправим, подлечим немного…

Слова лысого не на шутку испугали Костричкина. Он тут же нырнул в кусты жасмина, продираясь с треском сквозь ветки, выбрался на другую сторону сквера и быстро потрусил от пивной, поминутно оглядываясь. И только отойдя от нее на почтительное расстояние, немного успокоился, стал снова соображать, как ему все-таки проучить Воронцову.

И тут он вспомнил, как две недели назад встретил знакомого капитана милиции, участкового, разговорились они, и тот жаловался, что летом у них туговато стало с дружинниками, так как люди разъезжаются в это время в отпуска и на дачи. Капитан еще спрашивал, много ли в парикмахерской молодежи, нельзя ли от них хотя бы одного человека в дружинники вовлечь. Тогда он схитрил, сказал, будто у него молодых кот наплакал, а теперь вот подумал, почему бы туда Воронцову не определить. Молодая она, комсомолка. Вот и пускай с красной повязкой побегает, за порядком в районе последит, коль она такая щепетильная. А то вон сколько хулиганов развелось, уже не стало от них нигде спасенья: зимой кучками в подъездах толкутся, прямо на подоконниках пьют, а летом все скверы в полон взяли. Вот и будет у Воронцовой повод проявить свою прыть, пусть она усмиряет шантрапу всякую, смелость вовсю выказывает. А когда получше узнает неприглядную изнанку жизни, глядишь, и сама сговорчивей станет, не будет из себя недотрогу корежить.

Радуясь своему новому плану, Костричкин громко высморкался и уже бодро зашагал на работу.

XVII