Арина

Минут через тридцать на дверях парикмахерской уже висела табличка «Санитарный час», а все мастера сидели в подсобке, где обычно проходили собрания, если они устраивались в рабочее время. Разместившись на стульях вдоль стены, мастера потихоньку перешептывались, пытая друг друга, по какому поводу их спешно созвали, но никто пока толком не знал. Все лишь догадывались, что опять кому-то будет разгоняй, раз заведующий ни на кого не смотрит, сердито склонился над столом. Когда шепот угас и в подсобке стало так тихо, что было слышно, как билась о стекло залетевшая со сквера бабочка, Костричкин слегка откашлялся и, не поднимаясь с места, недовольным тоном заговорил:

— Вас, наверно, удивляет, почему это я средь бела дня надумал всех собрать?.. Что за чудак такой Федор Макарыч, который каждый раз толкует о плане, а сейчас вот, забыв о нем, отрывает людей от дела?.. Так, видно, думают многие из вас. И правильно думают, преступно нам тут вести речи в то время, когда за дверью томится клиент, наш кормилец, поминая нас недобрым словом. И все-таки я на это пошел, потому что у меня нету больше сил спокойно смотреть на те безобразия, какие творятся у нас. Вот, может быть, найдется среди вас храбрый человек, который встанет и прямо скажет, что нам мешает в работе, как нам жить дальше.

— А разве мы плохо работаем?.. — удивилась Тамара Павловна и обвела всех взглядом, как бы ища себе поддержки. — Жалоб от клиентов нету, план как-никак все ж вытягиваем… В чем вы нас вините, говорите тогда конкретно.

Костричкин нетерпеливо поерзал на стуле, подчеркивая тем самым, что не согласен с Тамарой Павловной, но сказал вроде бы сдержанно:

— Я как раз и собираюсь это сделать, коль вы сами не видите недостатков, которых у нас, к сожалению, столько, что хоть лопатой выгребай. Ведь трудовая дисциплина в коллективе, прямо скажем, хромает на обе ноги. Сколько ни ругаюсь, но вы все равно продолжаете заниматься на работе личными делами. Сколько я ни говорю о внешнем виде мастера, а воз и поныне там. Вот взять хотя бы обувку. Одни, забывая, где работают, расхаживают по залу в домашних шлепанцах. Другие напялили туфли на метровом каблуке, словно тут какой театр. Третьи отличились и того хлеще, обмотали ноги по самые колени какими-то ремнями… А посмотрите, на что похожи ваши прически. Какая нечто вроде шарабана соорудила на голове, какая, вообразив себя непорочной девой, отпустила косы до самого пояса, у какой вся голова в мелких завитушках, ровно она в Африке живет. Словом, срамота одна, это не столичная парикмахерская, а некий пестрый цыганский табор.

— По-моему, вы не в ту степь поехали… — подала голос Нина Сергеевна и покачала осуждающе головой. — Чего ж вы от нас хотите? Мы не солдаты, чтобы в одинаковой обувке ходить. Прически тоже себе делать с оглядкой не собираемся…

— Со стороны вас послушать, — перебил ее Костричкин, — можно подумать, что я совсем голову потерял. Вот, мол, из-за каких пустяков заведующий отрывает нас от дела. А про то забыли, что большое начинается с малого. Нет, внешний вид — это никакой не пустяк. Допустим, вчера вы пришли на работу с растрепанной головой, сегодня явились в помятом платье. Но заведующий ничего вам не сказал, не сделал замечания. А вам только этого и надо, вас вполне устраивает матушка-анархия, и вы быстренько катитесь по нисходящей. Глядишь, уже остаетесь в парикмахерской после десяти вечера, подстригаете левых клиентов, а денежки преспокойно кладете себе в карман.

После таких слов Костричкина щеки у Кати Воронцовой стали краснее макового цвета, и она, привстав с места, гневно сказала:

— Неправду вы говорите!.. Я не брала себе деньги. Он в кассу платил, в тот вечер еще Валя как раз задержалась. И тетя Поля убирала тогда…

— Ну вот видите, я как в воду глядел, — усмехнулся Костричкин, довольный тем, как ловко он подвел Катю к тому, что она сама призналась. Про случай с киношником он узнал от Глеба Романовича еще несколько дней назад, но пока ничего не говорил Кате, ему хотелось объявить об этом при всех, чтобы тем самым скомпрометировать Воронцову. — Вы теперь убедились, что это не мой каприз, а сама жизнь диктует нам строго соблюдать дисциплину. От нее ведь зависят наши успехи. А как пошел ее нарушать, то потом уже не остановишься, потянутся одни неприятности… Вот как прикажете поступать мне с Воронцовой? Выговор ей выносить или как?.. Может, для начала она расскажет честно, что ее заставило задерживаться после десяти?..

— Я его пожалела, — сказала Катя. — Он был весь обросший, а рано утром, говорил, за границу улетает.

Костричкин пожал плечами, щуря маленькие глазки, неопределенно хмыкнул.

— Все ясно, случайного человека пожалела. Что и говорить, поступок благородный и в наше время, прямо скажем, редкий. А если с другой стороны посмотреть, то закон нарушила, частную лавочку открыла.

Тут поднялась сидевшая у самой двери тетя Поля, поглаживая воротник старенького платья, волнуясь, сказала: