Арина Родионовна

Дети начали учиться. Первой их наставницей в русской грамоте и чтении была бабушка Мария Алексеевна. «Женщина замечательная, столько же по приключениям своей жизни, сколько по здравому смыслу и опытности, — писал о М. А. Ганнибал П. В. Анненков. — Барон Дельвиг ещё в Лицее приходил в восторг от её письменного слога, от её сильной, простой русской речи. К несчастью, мы не могли отыскать ни малейшего образчика того безыскусного и мужественного выражения, которым отличались её письма и разговоры» ^[175]. Как и Арина Родионовна, бабушка взяла за правило регулярно рассказывать детям сказки и семейные легенды.

Затем наступил черёд учителей и гувернанток «приватных», сиречь приглашаемых: русских, французов, немки и англичанки. Попадались среди этой публики и «дельные» лица, кое-чему сестра с братом от них, безусловно, научились, однако при оценке деятельности педагогов не будем забывать и позднейших пушкинских высказываний относительно «недостатков» полученного им «проклятого» образования (XIII, 121).Впоследствии Л. С. Пушкин, говоря об Александре, подчёркивал: «Вообще воспитание его мало заключало в себе русского; он слышал один французский язык…» ^[176]

Первоначальные привязанности нередко забываются детьми, вытесняются из их сердец иными, более зрелыми, увлечениями. В доме Пушкиных такого, к счастью, не случилось. «Пушкинята» взрослели, обретали новые интересы и круги общения — но при этом не отдалялись от «общей няни», не разжаловали её в едва замечаемую, завершившую свою миссию, прислугу. Они, быть может и незаметно для себя, сроднилисьс Ариной Родионовной [177]. А крепостная баба, души не чаявшая в Ольге и Александре, в неразлучных «голубушке» и «дружочке», верно, и мечтать не могла о подобной планиде.

«Так праведнику воздаётся на земле…» (Притч., 11, 31).

Возможно, уже тогда, в Москве и Захарове, Александр Пушкин, недополучивший толики материнской любви от Надежды Осиповны, стал t^ete-`a-t^ete называть «мамушкой» или даже «мамой» свою няню ^[178]. А потом, на протяжении всей творческой жизни, то есть целых двадцать лет, поэт не уставал повторять, что Арина Родионовна с самого начала(а вовсе не со времён ссылки в Михайловское или лишь там, как заявляют некоторые) была для него существом очень дорогим; была любящей, никем не заменимой наставницей и врачевательницей «ран сердца» (III, 1007).Подтверждение сказанному мы находим в отрывке «Сон» (1816), в «Евгении Онегине», в черновиках стихотворения «…Вновь я посетил…» (1835) и в иных произведениях.

Что бы ни утверждали отдельные авторы, а детство у поэта всё ж таки было:

С подругой обнимуся
Весны моей златой…

(I, 32).

Но детских лет люблю воспоминанье… (

I, 146).

С какою тихою красою

Минуты детства протекли… (I, 190).

«Тихая краса» — это и неброское очарованье родной природы, и завораживающие шёпотные рассказы при лунном свете, и безыскусная, лишённая патетики, жертвенная любовь ближнего…

«Тихой красе» своего младенчества и ранней юности Александр Пушкин в значительной степени был обязан Арине Родионовне.

Предвоенный 1811 год отмечен рядом важных для Арины Матвеевой событий.

Она наконец-то выдала замуж младшую дочь Марью — за Алексея, сына Никитина Андреева (1791–1841), зажиточного захаровского крестьянина. Невесте тогда шёл двадцать второй год, а жениху исполнилось двадцать ^[179].

В первые месяцы того же года стеснённая в средствах Мария Алексеевна Ганнибал взяла да и продала Захарово (ранее бабушка уже заложила сельцо в Московском опекунском совете). Почти все приписанные к имению крепостные крестьяне перешли к новой владелице, полковнице X. И. Козловой. Лишь немногие, в их числе родственники няни, были сохранены за М. А. Ганнибал («проданы г-же Ганнибаловой») и переведены в Псковскую губернию, в сельцо Михайловское. Не попала в этот список только замужняя Марья, дочь Арины Родионовны. О. С. Павлищева вспоминала про няню: «Она и слышать не хотела, когда Марья Алексеевна, продавая в 1811 году Захарово, предлагала выкупить всё семейство Марьи. „На что вольная, матушка; я сама была крестьянкой“, — повторяла она» ^[180].

Так Марья Фёдорова насовсем осталась в Захарове — и, оставшись, навсегда запомнила юного отрока, в начале столетия привозимого в сельцо из Москвы: «Смирный был, тихий такой, что Господи! Всё с книжками бывало… Нешто с братцами когда поиграют, а то нет, с крестьянскими не баловал… Тихие были, уваженье были дети» ^[181].

Ей, Марье, ещё довелось свидеться с Пушкиным через много лет.

Арина же Родионовна, в ту пору встретившая свою пятьдесят третью весну, похоже, уже считала жизнь завершающейся: недаром она говорила о себе в прошедшем времени («была крестьянкой»). Вязать чулки, иногда готовить лакомства детям, толковать с ними про «стародавних бар» (H. М. Языков) да ждать— чем не достойное занятие?