Аринка, Жена Ваньки_Каина (СИ)

КОРЫТИН. Полный мешок, в дальнюю дорогу собрался, хорошо, счастливый путь, ты умён и проворен, не пропадёшь, и чтоб я тебя больше никогда не видел рядом с моей дочерью, лучше бы тебе вовсе вон из Москвы. Аринку ты не защитил, пожалел себя, любимого и ненаглядного, такого труса, такой немощи в мою семью не требуется.

Входит Аринка, с котомкой.

АРИНКА. Тятя...

КОРЫТИН. Сбежала, таки, из дому, выскользнула.

АРИНКА. Отпусти нас с миром, тятя, век за тебя Богу буду молиться.

КОРЫТИН. А я отпускаю, но одного его. Или что не так, Фёдор?

ФЕДЬКА. Прости, Аринкушка. Так, господин Корытин, сейчас так, а там как знать.

АРИНКА. Федя, не уходи!

ФЕДЬКА. С Богом. (Уходит.)

КОРЫТИН. Вишь, опять струсил. Иди домой, дочь.

АРИНКА. Я руки на себя наложу!

КОРЫТИН. Нет на свете такого живого человека, ради кого стоит жизнью жертвовать, а Господу такой жертвы не требуется, Он нас и так ждёт к себе от самого нашего рождения и, не поверишь, дождётся. Я не стану тебя пасти, дочь, делай, как сделаешь, а только в тринадцать лет человек должен быть с головой на плечах, а не с кочаном. И бегать от меня, от сыщика, не след, тем паче по оврагам, хорошо пока день, а только осенью свет короче. А так-то прости, что вмешался, но так уж заведено по жизни, что родитель пасёт дитя, аки пастырь, хотя мне всегда мечталось, что мы с тобой во всяком выборе будем едины. Отец родит дитя для счастья и радости, и потому бережёт для надёжных рук. Мне надо на службу, Аринка, ступай домой, встретимся за обедом. (Уходит.)

АРИНКА. Покровитель мой, мой ходатай пред лицом Бога Единого христианского! Святый ангеле, к тебе взываю с мольбой о спасении души своей... (Уходит.)

СЦЕНА 8. Ноябрь. Двор дома Корытина, у калитки стоит Корытин. С улицы подходит Дарья, с корзиной и сумкой наполненными рыночными покупками.

ДАРЬЯ. Нечего мёрзнуть, Андрей, я сама занесу снедь в дом, ноябрь шутить не любит, на рынке сегодня нечего было и взять, скудно. Что ты?

КОРЫТИН. Я знаю, кто ты, Даша, ты - Заринка. Обманом ты вошла в мой дом, но я смолчал бы, может быть сказал что, но стерпел, потому что люблю. Но надо же тебе было вызволить из темницы Каина, и мне уже нельзя смириться с предательством и позором. Сегодня же соберёшься и уйдёшь прочь.

ДАРЬЯ (ставит в снег корзину и сумку). Спаси Бог, Андрей. (Идёт от дома.)

КОРЫТИН. Куда ты?

ДАРЬЯ. Прочь. (Уходит.)

КОРЫТИН (взяв корзину и сумку). Ты есть путь и истина, Христос. В спутники ангела твоего слугам твоим ныне, как в свое время Товии, ниспошли для сохранения. И невредимых к твоей славе от всякого зла в благополучии соблюди, молитвами Богородицы, единый человеколюбец. (Уходит в дом.)

СЦЕНА 9. Двор деревенского дома. Осипов выходит на крыльцо, с пустыми вёдрами, но усаживается погреться на солнце. Достаёт из-за пазухи чипсан. К забору подходит Дарья.

ДАРЬЯ. Детство вспомнил, пастушок?

ОСИПОВ. С ума сойти... Заринка, мамочка ты моя.

ДАРЬЯ. Хорошо же тебя тряхануло в застенке, что на музыку потянуло.

ОСИПОВ. Сколько лет, хорошо, ещё одной зимы не понадобилось.

ДАРЬЯ. Вот и свиделись.

ОСИПОВ. Вспомниться вспомнилось, но посвиристеть уже дня три не решаюсь. Совсем пацаном был, помню, коровы пасутся, я сижу на косогоре, играю на этом самом чипсане, а мимо, по дороге, карета едет со стороны Москвы, с военной охраной, подумал ещё вот бы мне на ней, но в обратную сторону. А поближе разглядел, карета чёрная, на окошках решётки, понял, что какого-то особенного человека везут, и тут он в окошко лицо сунул. Я сначала даже и не понял, что с лицом, старик пастух как раз подошёл, объяснил, что это какой-нибудь страшный государственный преступник, которому наверняка заменили четвертование вечной каторгой, а прежде наказали кнутом, вырвали ноздри, а на лбу и щеках выжгли слово вор. Не хочу надудеть себе на долю то прошлое, толком, правда, не знаю, чего страшусь больше - очутиться ли каторжником в карете или пастушком с чипсаном. Видишь, только достал его, а уже чудо - ты.

ДАРЬЯ. Я тоже мимо, Ванечка. Корытин прознал, кто я, и прогнал, а я тяжёлая.

ОСИПОВ. Да уж, пытали меня справно, с чувством, проняло. Ну, и чиновник теперь пошёл, их и так никто не любит, так они ещё и собственное будущее дитя выпинывают вон.

ДАРЬЯ. Он не знает. Хотя мог бы и заметить.

ОСИПОВ. Баран.

ДАРЬЯ. Что ж ты к барану приходил договариваться, сынок?

ОСИПОВ. Муж рассказал?

ДАРЬЯ. Да нет, своего ума хватило. Что-то чёрное задумал ты, Осипов.

ОСИПОВ. Моё дело.

ДАРЬЯ. Твоё. Тогда вспомни пастушье детство, пас ведь баранов, знаешь, как управляться с ними.

ОСИПОВ. Что ты имеешь ввиду?

ДАРЬЯ. Чтобы тупые бараны шли, куда требуется пастуху, в отару подселяют вожаком козла, его-то вразумить можно. В Приказе есть судья князь Полещиков Яков Никитич. Пастух тебе не по зубам, а вот с козлом почему не переговорить, с твоей-то наглостью, но никак не с бараном же, Ваня...

ОСИПОВ. Проходи, мамочка, в дом, сама знаешь, всё моё - твоё.

ДАРЬЯ. Сказала же, мимо я, жить в разбойничьей ватаге для матери, хоть и будущей, подло, да и совестно.