Аринкино утро

Аринка какую-то минуту топталась на месте, беря разгон. Потом как лист, подхваченный ветром, сорвалась с места и пошла выбрасывать коленца. Согнув руки кренделем, она легко и задорно притопывала, ловко и чётко отбивая чечётку, то кидалась вприсядку. Её голые пятки сверкали и гулко оттопывали. Но вдруг остановилась и, качаясь из стороны в сторону, запела:

Катушки, катушки, катушечки-и-и,
у меня на носу веснушечки-и-и,
цветочки, цветочки, цветочечки-и-и,
а у Нонны моей только точечки-и-и.

Сочинить частушку во время пляски, складную и остроумную, считалось непревзойдённым мастерством. И Аринка, понимая это, чувствовала своё превосходство над Нонной, метнула на неё торжествующий взгляд.

Но что это? Аринка вдруг увидела, как Нонна, схватившись за живот, тряслась от безудержного смеха. Она так хохотала, что чуть не свалилась с лестницы. Аринка перестала плясать, тяжело дыша, ещё не понимая, в чём дело, подошла к Нонне.

— Ты чевой-то? — простодушно спросила Аринка, тоже улыбаясь.

— Ой, не могу, — стонала Нонна, прерывисто всхлипывая, точно от плача, — уморила ты меня. Я чуть не разорвалась от смеха.

— А что, плохо, что ли? — допытывалась Аринка, считая Ноннин смех высшей похвалой. Так и должно быть, настоящая пляска всегда веселит, зажигает людей, гасит в них печаль. — Если хочешь знать, я лучше всех девчонок пляшу, — не преминула прихвастнуть Аринка, — меня даже взрослые просят сплясать. Вотысё.

Наконец Нонна перестала смеяться, язвительно улыбнулась и с кислой гримасой проговорила:

— Арина, голубушка, это же деревенская пляска. Очень грубая к тому же.

Озарённое лицо Аринки тут же погасло, выразило усталость и разочарование. С Нонной трудно спорить. Может быть, она и права.

Взяв грабли, Аринка пошла шевелить сено, а Нонна села в тень и стала ждать её. По ярко-голубому небу плыли причудливые облака. И, если вглядываться в них, можно бог знает что увидеть. Аринка любила «играть» в облака и предложила Нонне это интересное занятие.

— А что я должна там видеть? — настороженно спросила Нонна.

— Как что? Что видится, то и видь. Только говори, и я буду говорить. Вот гляди, гляди на это облако. Видишь, лошадь скачет. О, грива отвалилась, поплыла. И задние ноги отъехали. Всё! Растаял конь. А вот гляди-кось! Голова деда. Борода какая пушистая, и усы в разные стороны торчат. А это маленький ягнёночек. Видишь?

О эти облака! Ранней весной любила Аринка убегать за огород в поле. Там одиноко лежит громадный плоский камень. По нему пугливо снуют ящерицы. Аринка ложится на него как на громадную спину великана и, заложив руки за голову, устремляет в бездонную глубину неба свой восторженный взгляд. Вот влезает она на белую тёплую глыбу, уютно усаживается и плывёт над землёю. И оттуда с высоты смотрит на землю. И где только она не побывает! Ватный корабль плывёт медленно и величаво, и с его высоты она смотрит на землю. И чего только она не увидит оттуда! Она часами могла смотреть на небо и на то, как облака, соединяясь и расходясь, лепят самые неожиданные формы. И в этих формах можно увидеть всё, что только ты захочешь.

— Смотри, Нонна, маленький ребёнок стоит на коленях. И ручками держит голову какого-то зверя. И спинка и ручки — всё как у ребёнка. Смотри, смотри же, Нонна, — мечтательно и увлечённо говорила Аринка, втягивая подругу в эту игру.

— И никаких там ни лошадей, ни детей нет.

Аринка точно проснулась и какую-то минуту смотрела на Нонну с грустью и сожалением. Так смотрят на человека, который лишён глаз или слуха. Значит, Нонна не может играть в эту игру. Она ничего не видит. Как жаль! И, решив хоть чем-то удивить её, Аринка сказала:

— А я лучше всех езжу на лошадях. Меня даже взрослые не могут обогнать. А ещё я могу управлять тройкой. А ещё тятя меня хотел научить, как коня на ходу останавливать. Умею я и жать, и косить.

Нонна лежала на душистом сене и грызла травинку. Она не выражала ни удивления, ни восторга. Её лицо было спокойным и равнодушным.

— Ты деревенская девочка, тебе и нужно это всё уметь, — ответила Нонна. И, перевернувшись на спину, блаженно зевнула.

Аринка тихо опустила голову. Нонну невозможно ничем удивить. Она была недосягаема и холодна, как то облако в яркой синеве.

Аринка так была поглощена своей новой подругой, что уже больше ни о чём другом не могла и думать. И конечно, домашние дела от этого сильно страдали. Елизавета Петровна сердилась и, приходя с работы, иной раз с бранью набрасывалась на Аринку:

— Опять крошево для кур не нарублено? Огурцы второй день не политы? Капусту черви жрут! Я вижу, эта подружка в один ущерб только. Занимаешься ею, а дела стоят! В доме грязь, цветы сохнут! Что это?..

В сущности говоря, мать была права. Нонна много времени отнимала у Аринки, но отказаться от неё Аринка не могла. С нею было так весело, так интересно. Что бы она ни говорила, для Аринки было всегда открытием.