— Не дёргайся ты… У тебя хребет сломан, вот тебя и парализовало. Понимать должен был: бессмертный, не значит — неуязвимый. Поберечься бы не мешало. Раны у бессмертных не заживают, их мёртвой водой надо пользовать, а где её нынче достанешь? Последнюю Яга стравила, когда лечила сломанную ногу. Нога то срослась, а оживить её было нечем. Так и предшественник твой, царь Касьян Бессмертный, остался нелеченным. Что вздрагиваешь? Ты у меня не первый, я давно на пенсию хочу. Касьян похитрее тебя был, так он почти два месяца продержался. Суперкрасавицы ему не нужны были, он количеством брал. Хотел себе устроить гарем, чтобы он на троне сидел, а адалиски перед ним танцевали. Навью Смерть замучил, девчонок таскать молоденьких. Причём, назад ни одну не отпускал. А о том не подумал, что для сераля нужен сад, слуги, евнухи, а у него наложницы на втором этаже в ковровом зале скучены. Ну и дождался бунта, получил кистенём по затылку. Там он на стенке висел, кистень, и сейчас висит. Дюжина озверевших девчонок его в такой ростбиф превратили — любо-дорого смотреть. Мне потом от его гарема дворец зачищать пришлось. Я тогда меч-кладенец последний раз в руки брал. Девиц порубил, а что с самим Касьяном делать? — он же бессмертный. Целого места нет, а он дышит. Причём, сны мучительные, нет, чтобы ему видеть; ему то уже всё равно, так они ко мне вернулись. Вот мне и подумалось: в ту пору, когда я в живом мире злодействовал, то спал спокойно. А ну как стану я из Касьяна жилы тянуть, может и тут попустит, сон вернётся? Стащил бедолагу в подвал, растянул на лежачей дыбе. И уж как я над ним измывался: и тлеющим веником охаживал, и колесом кишки рвал, и на кобыле суставы выламывал — нет толку. Днём я его пытаю, ночью — сны меня. Отступился, дал ему помереть. Останки его и сейчас к лежачей дыбе привязаны, смотреть не хочу.
Аристарх замычал, прося не то избавления, не то пощады.
— Я ещё о таком думаю, — продолжал витийствовать Кащей. — Почему вас всех на баб тянет? Мало в прежней жизни от них неприятностей огребли? Нет, чтобы, скажем, книжку почитать хорошую. Птичий Вор по твоему приказу любую библиотеку бы разграбил. Ты бы сказки народные почитал да подумал над ними. Вот, скажем, Серый Волк — хищник страшенный и, к тому же, оборотень, а за добро стоит. Почему? А потому, что никакого добра и зла нет, есть лишь жизнь и смерть. Серый Волк — живчик, вот и считается добряком. А ты попадись ему в зубы, узнаешь, какое добро бывает. Ты, впрочем, и так это испытал. Приходило только что добро с кулаками… Скольки рёбер не досчитываешься — трёх? Или четырёх?
Кащей больно ткнул пальцем Аристарху в бок в то самое место, куда до этого приложилась тяжело обутая нога Ивана. Посмеялся негромко, любуясь корчами битого царя, снял с Аристарховой головы корону, водрузил на себя. Корона из чернёного железа с огромным рубином над бровями, удивительно гармонировала с неживым лицом.
— Что же мне с тобой делать, Аристаша? Легче тебе уже не будет, а только хуже. Мне от тебя больше никакой пользы не предвидится. Так что тебя напрасно мучить? Я же не злодей, я просто бессмертный. Думаю, надо тебя отпустить подобру-поздорову.
Кащей опустился на четвереньки, засунулся под трон и вытащил небольшой костяной ларчик, который Аристарх старательно засовывал туда.
— Эх, Аристаша, кто ж так смерть свою прячет? Ведь под троном в первую очередь искать станут. Думаешь. Марья Искусница, когда канализацию проектировала, под трон не заглянула? А Василисе Премудрой и заглядывать не надо было. Она и так догадалась. Видать, если человек дурак, то это надолго, особенно, если дурак бессмертный.
Кащей раскрыл ларец.
— Яйцо тебе какое досталось — на бессчетные века! И так бездарно расточил.
Кащей звонко ударил яйцом по многострадальному Аристархову лбу. Ржавая игла хрустнула в твёрдых пальцах.