Аристократия (сборник)

– А дело было так: никто их не ждал – но они вдруг объявлялись: где-то в кустах, в воде, а может, в пламени костра. Оттого они и были так прекрасны. О, если бы я мог это выразить! Если бы мог!

– Почему вы вспомнили о богах?

– Просто так. Счастье нужно встречать случайно и с лета. Счастье – это такой редкий случай! Такая неожиданность, что невольно воскликнешь: «Ах, вот это приключение!» С вами случалось такое?

– Случалось.

– И тогда вам представляется, что это сон. И самое прекрасное – похоже на приключение. Там, где любовь перестает быть приключением, она становится мукой!

– Но отчего это, отчего?

– Не знаю. Любовь не могла бы длиться, если бы не становилась мукой. Вы помните, у древних одно и то же слово обозначало счастье и случай. И слово это было именем богини.

«Фортуна, – с тоской подумал Заруба. – Если бы только она встретилась мне теперь! Но трудно рассчитывать на Фортуну!»

– Ждать трудно, – снова проговорил человек, – трудно и мучительно; чего бы вы ни ждали, вы ждете единственного: конца ожидания, освобождения от ожидания. Ждать так тяжко, что чего бы вы ни дождались, это уже не принесет ни наслаждения, ни счастья, это будет само по себе удивительно и печально, пронизано болью ожидания – не знаю, как тут выразиться. Таково всякое искупление: оно никогда не бывает настоящим счастьем.

«Зачем он все это говорит? – подумал Заруба. – Неужто я не буду счастлив, если дождусь?»

– Люди ждали самого бога, – продолжал незнакомец, – а что за человек явился избавить их от ожидания! Он не был ни пригож, ни приметен с виду, никудышный из никудышных, страстотерпец; он нес недуги наши, страдал нашими печалями, словно и не был богом.

– К чему вы говорите об этом?

– Ожидание – ах, как тяжело ожидание! Даже бога оно сломит и унизит. Долгие годы люди ждут счастья, большого и прекрасного события, и наконец оно приходит – крохотное, убогое, словно печаль; но вы говорите: «Да, господи, это то, чего я столько лет ждал! В этом мое искупление».

– Что вы хотите сказать?

– Я понимаю это так: единственная награда за ожидание – конец ожидания, и только поэтому ждать стоит. И только поэтому ждать нужно. В этом смысл нашей веры.

– Какой веры?

– Любой, – ответил человек и умолк.

Люди, спавшие в коридоре, пробуждались, расхаживали мимо них. Беззубая девчушка уснула на руках у матери, скрывшись под ее шалью. Жизнь пробудилась, она была бесцельной и нескладной, но она началась и уже не могла замереть.

– А что вы имели в виду, когда вспомнили о богах? – громко спросил Заруба у незнакомца.

– Они были прекрасны, – ответил человек, – достаточно было везения либо случайности – и ты мог их увидеть и сам немножко стать богом. Вот я и думаю: удивительное дело – счастье, диво дивное – красота и счастье, – оттого они и могут случиться лишь по чудесной случайности. Но ожидающий всегда ждет чего-то, что должно произойти; должно наступить нечто такое, что завершит его ожидание. Право, каждый чего-нибудь ждет… и вы тоже; мы сошли со стези радости, чтобы дождаться великого. Ах, ждать – это страшное напряжение, почти как религия. Но чем больше мы ждем… Пускай же приходит что угодно, все равно это будет искупление. Смотрите, уже рассвело…

На вокзал хлынул поток людей – со смехом, кашлем и гомоном. Гомон большой метлой пронесся по коридору, смел слежавшуюся тишину и овеял пропыленные голоса. Пассажиры поднимались с лавок, стряхивали путы сна и оглядывали друг друга без неприязни, словно совместный ночлег объединил их.

А на улице, за окнами, занимался день.

Незнакомец, разговаривавший с Зарубой, затерялся между людьми. Снова толпа, билеты, крик и звонки. Черный и грохочущий поезд въехал на вокзал, всосал толпу, посипел, выдохнул пар и рванулся к цели. «Господи, только бы побыстрее, – думал Заруба, – еще не все потеряно; пока еще есть надежда».

Надпись

Перевод Валентины Мартемьяновой

Вздохнув, Квичала остановился у дверей, теша себя мыслью, что его визит развлечет Матиса – они поболтают, и это немножко расшевелит больного.

Звонок прозвенел так коротко и нетвердо, что у Квичалы тоскливо сжалось сердце; ему почудилось, будто там, за дверью, звук боязливо, вслепую пробивает себе путь сквозь толщу застоявшейся мертвой тишины. Не снимая пальца с кнопки, Квичала прислушался. Дверь отворила старушка мать в домашних шлепанцах, шепотом пригласила войти. Квичала ступал на цыпочках, сам не зная почему; через приоткрытую дверь он увидел Матиса, который лежал на постели, отвернувшись к стене, и будто бы дремал.

– Кто там? – равнодушно спросил больной.

– Пан Квичала, – шепнула старушка и скрылась.

Матис посмотрел на приятеля повеселевшим взглядом.

– Очень мило с вашей стороны! Да болезнь пустяковая… плеврит… какой-то эксудативный… Недели через две поднимусь.