Аристотель и Данте открывают тайны Вселенной

Он был веселым, сосредоточенным, энергичным. Иногда – почти яростным. Но в нем совсем не было злобы. Я удивлялся: как можно жить в нашем злобном мире и не впитать в себя хоть немного злобы? Разве парни такими бывают?

Данте стал еще одной тайной – одной среди многих тайн нашей Вселенной.

Все лето мы плавали, читали комиксы и книжки и спорили о них. Данте достались от отца старые комиксы о Супермене. Он их обожал. А еще любил комикс про Арчи и Веронику. Я эту хрень терпеть не мог.

– Никакая это не хрень, – говорил Данте.

Мне нравились Бэтмен, Человек-паук и Невероятный Халк.

– Уж больно они мрачные, – не соглашался Данте.

– И это говорит человек, который обожает «Сердце тьмы» Конрада[8].

– Это другое. Это литература.

Я всегда спорил с ним, потому что считал, что комиксы – тоже литература. Но литература для Данте была делом серьезным. Кажется, я так ни разу и не победил его в споре. Он был слишком хорош. Да и читал намного больше моего. Я прочел Конрада только ради него, а потом поспешил сообщить, что книга мне ужасно не понравилась.

– Хотя это правда, – заметил я. – Мир – мрачное место. Тут я с Конрадом согласен.

– Может быть, твой мир, Ари, но не мой.

– Ну да, ну да, – сказал я.

– Ну да, ну да, – подхватил он.

Если честно, я ему соврал. Книга мне очень понравилась. Она показалась мне прекрасной – я никогда не читал ничего подобного. Отец, увидев, что я читаю, сказал, что это одна из его любимых книг. Я хотел спросить, читал ли он ее до или после войны во Вьетнаме. Но спрашивать было бесполезно – он никогда не отвечал на мои вопросы.

Мне всегда казалось, что Данте читает потому, что любит это делать, а я – просто от скуки. Он все анализировал. А я просто читал. И, кажется, мне чаще, чем ему, приходилось заглядывать в словарь, чтобы найти непонятное слово.

Я был намного мрачнее, чем он. Даже цвет кожи у меня был темнее, но не в том дело. Он говорил, что я воспринимаю жизнь как трагедию.

– Потому тебе и нравится Человек-паук.

– Просто во мне больше мексиканской крови, – сказал я. – Мексиканцы – трагичные люди.

– Может быть, – согласился он.

– А ты оптимистичный американец.

– Это оскорбление?

– Возможно.

Мы рассмеялись. Мы вечно смеялись.

Мы были так непохожи, Данте и я. Но кое-что общее у нас все-таки было. Во-первых, нам обоим запрещалось днем смотреть телевизор. Нашим родителям не нравилось то, как телевидение влияет на мальчиков. Во-вторых, мы оба выросли, слушая нотации вроде: «Ты же мальчик! Иди и займись чем-нибудь! Тебя ждет целый мир…»

Мы с Данте были последними детьми в Америке, которые выросли без телевизора. Однажды он спросил:

– Как думаешь, наши родители правы? Нас в самом деле ждет целый мир?

– Сомневаюсь, – ответил я.

Он рассмеялся.

Тогда я предложил:

– Давай покатаемся на автобусе и посмотрим, что нас на самом деле ждет.

Данте улыбнулся. Мы оба полюбили ездить на автобусах и иногда бесцельно катались на них весь день.

– Богатые люди не ездят на автобусах, – как-то раз сказал я Данте.

– Поэтому на них ездим мы.

– Может быть, – согласился я. – А мы что, бедные?

– Нет, – Он улыбнулся. – Но если сбежим из дома, то станем.

Эта мысль показалась мне любопытной.

– А ты мог бы? – спросил я. – Сбежать из дома.

– Нет.

– Почему нет?

– Хочешь, расскажу секрет?

– Конечно.

– Я до посинения люблю маму с папой.

Я расплылся в улыбке. Никогда не слышал, чтобы кто-то говорил так о родителях. Никто не любит родителей до посинения. Кроме Данте.

А потом он прошептал мне на ухо:

– Видишь ту женщину через два сиденья от нас? Мне кажется, у нее интрижка.

– С чего ты взял? – прошептал я в ответ.

– Она сняла обручальное кольцо, когда села в автобус.

Я кивнул и улыбнулся.

Мы стали выдумывать истории о других пассажирах автобуса. Кто знает, может, и они выдумывали что-то о нас.

Раньше я всегда был одиночкой и никогда ни с кем не сближался. Я играл в баскетбол, бейсбол, ходил в детский отряд скаутов и подумывал позже заделаться настоящим бойскаутом – но к другим мальчикам близко не подходил. Мне всегда казалось, что частью их мира мне не стать.

Парни. Я наблюдал за ними. Изучал их. И в конце концов пришел к выводу, что интересных парней в моем окружении просто не водится. Сказать по правде, я даже испытывал к ним отвращение.

Может, я и правда был в чем-то их лучше. Хотя, наверное, все-таки нет. Я просто не знал, как с ними разговаривать и как себя вести. Рядом с ними я не чувствовал себя умнее. Напротив – я сам себе казался глупым и неполноценным. Все они будто бы принадлежали к какому-то клубу, куда мне не было хода.

Когда я перерос детский отряд скаутов, то решил, что в бойскауты не пойду, и сообщил об этом отцу. Меня все это жутко достало.

– Потерпи еще год, – сказал папа.